Немезида - Айзек Азимов

Юджиния снова отвернулась и осмотрительно решила вернуться к разговору о дочери.

— Зивер, почему же Марлена согласилась, если она понимала твои мотивы?

— Возможно, тебе не понравится ее ответ, но я все же скажу.

Марлена ответила: «Хорошо, дядя Зивер, я подожду до Нового года, потому что, наверно, тогда мама будет довольна, а я на вашей стороне».

— Она так сказала?

— Пожалуйста, не сердись на нее. Не иначе, я очаровал ее своим остроумием, она думает, что делает тебе одолжение.

— Настоящая сваха, — заметила Юджиния со смешанным чувством раздражения и веселого удивления.

— Послушай, Юджиния. Вот какая мысль пришла мне в голову. Если бы тебе удалось заставить себя проявить интерес ко мне, мы смогли бы убедить Марлену делать все, что, по ее мнению, будет укреплять такой интерес. Есть только одно затруднение: этот интерес должен быть настоящим, иначе она сразу почувствует ложь. С другой стороны, если твой интерес будет неподдельным, Марлена решит, что незачем приносить жертвы — и так дело уже сделано. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответила Юджиния. — Если исключить Марлену, то твои планы стали бы поистине макиавеллевскими.

— Юджиния, ты вывела меня на чистую воду.

— Твои хитрости шиты белыми нитками. А почему бы тебе просто не запереть Марлену, а потом не отправить ее с первой ракетой на Ротор?

— Для этого, наверно, придется связать ее по рукам и ногам. Видишь ли, во-первых, я не думаю, что мы способны на подобное; во-вторых, я понимаю мечту девочки и тоже начинаю всерьез думать об освоении Эритро, о колонизации всей планеты.

— Значит, ты хочешь вдыхать вредные бактерии, поглощать их вместе с пищей и водой, — Юджиния брезгливо поморщилась.

— Ну и что? В какой-то мере бактерии попадают в наш организм и здесь — с воздухом, пищей или водой. Мы не можем сохранять станцию в совершенно стерильном состоянии. Кстати, на Роторе тоже есть бактерии, и они тоже попадают в организм человека с воздухом, пищей и водой.

— Да, но к роторианским бактериям человек привык. А здесь совсем чуждые человеку бактерии.

— Тем лучше. Если человек не адаптирован к этим бактериям, значит, и они не адаптированы к человеку. Значит, они не могут паразитировать в наших организмах, и, следовательно, они не более вредны, чем частицы пыли.

— Еще здесь есть чума.

— Вот это серьезное препятствие, даже если речь идет о такой простой вещи, как прогулка Марлены по планете. Конечно, мы примем все меры предосторожности.

— Какие же?

— Во-первых, на ней будет защитный костюм. Во-вторых, с ней пойду я. Я буду ее «канарейкой».

— Как это канарейкой?

— Столетия назад шахтеры, отправляясь в забой, брали с собой канареек — маленьких желтых птичек. Если воздух в забое опасно загрязнялся, сначала умирала канарейка: шахтеры таким путем узнавали о грозящей опасности и успевали выбраться из шахты. Другими словами, если в моем поведении появятся какие-либо странности, нас тотчас же доставят на станцию.

— А если сначала чума подействует на Марлену?

— Не думаю. Марлена уверена в своей невосприимчивости. Она повторяла это столько раз, что я начинаю верить ей.

Никогда Юджиния Инсигна не ждала наступления Нового года с такой тревогой, никогда не смотрела так часто на календарь. Раньше для этого не было причин. В сущности календарь был всего лишь пережитком, доставшимся роторианам в наследство еще от землян. На Земле календарь был связан со сменой сезонов. Там каждому сезону был посвящен свой праздник: день зимнего солнцестояния, день летнего солнцестояния и еще какие-то дни, названий которых Юджиния не запомнила.

Зато в памяти Юджинии сохранились воспоминания о том, как Крайл пытался объяснить ей все тонкости земного календаря. Он рассказывал об этом с удовольствием, очень подробно и немного высокопарно, как и обо всем, что напоминало ему о Земле. Юджиния слушала его с интересом, потому что искренне хотела разделять его взгляды и вкусы, ведь это должно было еще больше сблизить их, и с опасением, потому что боялась, что его привязанность к родной планете перевесит любовь к семье. В конце концов так и случилось.

Странно, что такие воспоминания до сих пор причиняли ей боль. Впрочем, не притупилась ли она? Юджинии показалось, что она уже не может вспомнить лицо Крайла, что для нее теперь реальны лишь воспоминания. Получалось, что между нею и Зивером Генарром сейчас стояла только память о памяти?

Но ведь и календарь на Роторе сохранился только как память о памяти. На Роторе никогда не было смены сезонов, но все же там был принят земной год, потому что Ротор сопровождал Землю в ее движении по околосолнечной орбите. Так же было и на других поселениях в системе Земля — Луна; исключение составляли лишь поселения на околомарсовых орбитах и в поясе астероидов. Конечно, без смены сезонов год лишен смысла; и тем не менее, как и на Земле, роторианский год тоже делился на месяцы и недели.

Опять-таки, как и на Земле, роторианские сутки состояли из двадцати четырех часов, из которых первые двенадцать поселение освещалось солнечным светом, а в течение вторых двенадцати часов свет Солнца искусственно экранировали. Конечно, это было совершенно произвольное деление; с тем же успехом можно было установить и любую другую продолжительность суток и часа. Тем не менее на Роторе каждые сутки включали двадцать четыре часа, каждый час — шестьдесят минут, а каждая минута — шестьдесят секунд. (Единственное различие между Ротором и Землей заключалось в том, что продолжительность дня и ночи на поселении была постоянной — всегда по двенадцать часов.) Несколько раз на поселениях предлагали ввести календарь, основанный на десятичной системе счисления. Тогда основной единицей времени был бы день. Более продолжительные отрезки времени рекомендовали называть декадном, гектоднем и килоднем, а более мелкие — дециднем, сантиднем, миллиднем и так далее. Но этот календарь не прижился.

Понятно, что каждое поселение не могло иметь собственный календарь; это немыслимо затруднило бы связь и торговые отношения. Невозможно было ввести и единый для всех поселений календарь, отличающийся от земного. На Земле все еще жило девяносто девять процентов человечества, и жители поселений вынуждены были считаться с земными традициями. На Роторе, как и на всех других поселениях, время отсчитывали по земному календарю, не имевшему для поселенцев никакой физической основы.

Но теперь Ротор не имел связи ни с Землей, ни с другими поселениями, ни с Солнечной системой. Строго говоря, на Роторе не существовало года, месяцев и дней в том смысле, в каком эти понятия употреблялись на Земле. В системе Немезиды не было даже солнечного света, которым и должен отличаться день от ночи. И все же на Роторе на двенадцать часов включали яркое искусственное освещение, а следующие двенадцать часов на поселении царил полумрак. Здесь отказались от постепенного увеличения и ослабления яркости освещения на границах дня и ночи, что могло бы заменить рассвет и сумерки. В этом не было необходимости. Конечно, в каждом доме включали и выключали свет в зависимости от привычек или потребностей хозяев, но все жители считали дни по роторианскому, то есть по земному, календарю. На Эритро день и ночь сменяли друг друга естественным путем, чем иногда пользовались жители станции для выполнения тех или других работ. Тем не менее и на станции официально время отсчитывали по роторианскому, то есть по земному, календарю, не совсем совпадавшему с календарем Эритро.