Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты - Александр Ли

Выжившие кардиналы взбунтовались. Не желая более терпеть поведение Урбана, они сбежали в Авиньон и там избрали нового папу. Урбан расколол Церковь надвое, и этот тяжелый раскол просуществовал еще 40 лет.10

Эней стал сыном Церкви, когда в ней царил хаос и беспорядок. Два (а какое-то время и три) папы боролись за признание. Христианский мир воевал сам с собой. Папы и антипапы боролись за контроль над Церковью, вся Европа раскололась на сторонников и противников, и каждый регион почитал своего понтифика. Все стороны упорно доказывали свою легитимность, и никто не хотел отступать.

То, что впоследствии назвали Великим расколом, завершилось лишь с помощью ряда соборов Церкви. Но даже это породило массу серьезнейших проблем. В начале раскола группа служителей церкви решила, что чересчур опасно наделять папу безграничной властью. Они предлагали создать своеобразный церковный «парламент», который регулярно собирался бы и решал вопросы особой важности. Проблема заключалась в том, что подобное предложение полностью противоречило желаниям и интересам пап. Когда в 1417 г. раскол закончился, Мартин V и его преемники решили взять бразды правления в собственные руки, не желая терпеть никакого вмешательства – и менее всего со стороны совета, куда входили провинциальные клирики со всей Европы. Взаимное отвращение двух лагерей повергло папство в очередной виток междоусобиц.

Последствия этого для культурной жизни папского двора были значительными. Конечно, было бы ошибкой думать, что в годы изгнания и хаоса между «вавилонским пленением» и созданием совета папство существовало в культурном вакууме. Папы прекрасно осознавали радикальные перемены, происходящие в раннеренессансном искусстве и философии. Папский двор продолжал привлекать выдающихся гуманистов, жаждущих занятости и продвижения. Многие итальянские художники тоже нашли себе место при дворе понтифика. Петрарка, к примеру, провел значительную часть жизни в Авиньоне и его окрестностях и получил там несколько весьма прибыльных бенефиций.11 Леонардо Бруни почти десять лет (с 1405 по 1415 гг.) занимал пост папского секретаря.12 В Авиньоне жил Симоне Мартини13, а такие художники, как Маттео Джованетти,14 расписали папский дворец яркими фресками, придав ему чисто «итальянский» дух.

Тем не менее папский двор не мог оказывать реальное влияние на итальянское искусство того времени. У пап не было ни ресурсов, ни желания заниматься меценатством, которое приватизировали торговые банкиры и signori. Войны обходились дорого, с деньгами были проблемы, изгнание и раздел не позволяли папству тратить большие суммы на украшение церквей или дворцов, которые находились либо слишком далеко, либо в руках противников.

Рим медленно разрушался и погибал. К третьему десятилетию XV в., когда движение за церковный «парламент» одержало настоящий триумф, город находился в жалком состоянии. Гуманистически настроенные гости были в ужасе от явившейся их взгляду картины. Флорентиец Кристофоро Ландино писал о призраке Августа, рыдающего при виде города, который он построил и который теперь превратился в выгребную яму.15 Его соотечественник Веспасиано да Бистиччи был в ужасе от того, что на форуме пасутся коровы, а великие памятники прошлого разрушаются и превращаются в неузнаваемые руины.16 Даже те здания, которые играли важную роль для идентичности средневекового папства, разрушались на глазах. В тот период в базилике Сан-Джованни ин Латерано (официальная резиденция папы в Риме) дважды случался пожар (в 1307 и 1361 гг.), и впервые со времен античности она находилась в состоянии полного разрушения. Рим не мог соперничать ни с Флоренцией, ни с Миланом, ни с Венецией. Хронист Стефано Инфессура называл Рим рассадником грабежей и убийств, где искусство давным-давно умерло.17

Из глуши

Хотя папский двор более века провел в культурной глуши, к тому времени, когда Эней Сильвий Пикколомини стал превращаться в восходящую звезду Церкви, ситуация начала постепенно меняться.

Прежде чем вступить в монашеский орден, Эней сделал себе имя как один из ведущих теоретиков соборного движения на Базельском соборе.18 Но, несмотря на несамое благоприятное начало, юношеское неприятие папской власти быстро прошло под влиянием очевидных литературных талантов. Очень скоро он оказался втянутым в папскую орбиту. Какое-то время он служил папе Евгению IV, а затем его судьба изменилась к лучшему – в 1447 г. папой был избран его давний друг Томмазо Парентучелли де Сарцана. Он взошел на престол под именем папы Николая V. Пикколомини в том же году стал епископом Триеста, в 1451 г. был переведен в Сиену и выполнил ряд важных миссий. В 1456 г. Эней Сильвий получил кардинальскую шапку.

Стремительный взлет Энея по церковной карьерной лестнице совпал с возрождением папского двора. В политическом, географическом и финансовом отношениях папство наконец-то обрело реальную стабильность и силу. Несмотря на мелкие сложности, Евгений IV сумел окончательно подавить соборное движение, и папа стал единственным и абсолютным главой Церкви. Этот успех позволил Евгению в 1445 г. восстановить курию в Риме. То, что папство вновь вернулось в вечный город, позволило понтификам восстановить ущерб, понесенный в годы междоусобной борьбы. Николай V положил конец спорам и раздорам прошлого и окончательно обосновался в Риме. Он сам и его преемники сумели активно управлять своими землями в Центральной Италии и создали вполне эффективную администрацию, которая впервые с 1308 г. стала контролировать и управлять папскими доходами.

Поскольку статус Энея повысился, он стал проводить в Риме все больше и больше времени. Он заметил, что изменение положения папства сильно повлияло на отношения курии с городской средой и искусством. Рим переживал реальную трансформацию. Известный «своей просвещенностью и интеллектуальной одаренностью» Николай V прекрасно понимал, что годы изгнания и хаоса сильно повредили репутации Церкви и даже пошатнули благочестие рядовых верующих.19 Хотя конец раскола и крах соборного движения укрепил положение папства (впервые за 150 лет), было очевидно, что, если Церковь хочет восстановить понесенный ущерб, нужно что-то большее. Было очевидно, что жалкое состояние Рима начала XV в. не способствует восстановлению веры в обществе. Узкие, грязные улицы, обветшавшие церкви – все это было болезненным напоминанием о жестоком соперничестве и нечестивых раздорах, одолевавших Церковь в прошлом. Над городом витал дух уныния и поражения. Все следовало изменить. Николай считал, что Рим – резиденция папы и эпицентр католического мира – должен стать блестящим символом всего, за что выступает Церковь. Город должен был вселять страстную веру в истинность христианства и безграничное уважение к Святому Престолу. На смертном одре он говорил: