Отдай мое сердце - Макс Фрай

Большая удача, что сэр Корва Блимм не превратился в эту грешную корзину. Шансы, боюсь, были: я часто перегибаю палку в подобных делах. Но Корва остался живым человеком. Я бы даже сказал, наконец-то стал живым человеком. На его растерянное, ставшее почти детским лицо приятно было смотреть.

Этот живой человек грузно опустился на сияющую, текущую во все стороны сразу землю, поднял голову к темному изумрудному небу, зажмурился от льющегося из всех его трещин яркого света, но тут же снова открыл глаза и широко улыбнулся – обычная реакция человека, оказавшегося на Темной Стороне. А я тем временем с отвращением, недостойным настоящего естествоиспытателя, пялился на облепившего его голову прозрачного осьминога с бездонными дырами на месте предполагаемых глаз. Заклятия, подчиняющие чужой воле, на Темной Стороне часто выглядят причудливыми тварями, способными вдохновить толпу художников-сюрреалистов. Но я всегда был равнодушен к этому направлению искусства, поэтому беззвучным шепотом, почти не размыкая губ, сказал: «Пожалуйста, пусть заклятие, которым связали Корву Блимма, навсегда утратит силу и исчезнет, не причинив вреда и не оставив никаких последствий».

Дырявый осьминог, как и следовало ожидать, тут же исчез, а я уселся на землю рядом со своим подопечным, счастливый, но совершенно обессиленный. Все-таки я очень боялся за исход этого дела. Но понял это только теперь, когда все благополучно закончилось. Впрочем, для самого Корвы как раз наоборот, началось.

– Это Темная Сторона, – наконец сказал я, сочтя своим долгом объяснить, что происходит. – Извините, что привел вас сюда без предупреждения. Это был единственный надежный способ сохранить вам жизнь.

Сэр Корва не обратил никакого внимания на мои слова о сохранении жизни. Вообще не факт, что он меня слышал. А если слышал, вряд ли давал себе труд разбирать слова.

– Почему я попал сюда только сейчас? – вдруг спросил он, таким возмущенным тоном, словно долгие годы упрашивал меня отвести его на Темную Сторону, а я, подлец, откладывал на потом.

Гэйшери на моем месте сейчас наверняка сказал бы: «Потому что дурак». Но я вежливый. Поэтому ответил:

– В каком-то смысле вы были здесь всегда.

– Это правда, – неожиданно согласился Корва. – То-то я с детства не мог понять, какого драного лешего вообще родился. И с какой стати эта оскорбительная тягомотина считается моей жизнью. А она, оказывается, и была не моя.

Эту благодатную тему я могу поддерживать и развивать бесконечно. Но только не в разгар следствия по делу о жестоком убийстве. Забыть искаженное мукой лицо леди Шуманы не мог даже счастливый балбес, которым я обычно становлюсь на Темной Стороне.

– Вы знаете, кто вас околдовал? – спросил я.

– А меня околдовали? – удивился Корва.

– Да.

– Ну надо же. Впрочем, это многое объясняет. То-то я почти ничего не помню. Только как зачем-то пришел к начальнику полиции, его не оказалось на месте, я рассердился, и вдруг за каким-то лешим приперлись вы. Что потом было? А что перед этим? Как мы сюда попали? Как добирались? Впрочем, это неважно, раз я все равно уже здесь. Наконец-то! Спасибо, что помогли. Я ваш должник, сэр Макс. И это довольно скверно: понятия не имею, чем можно отплатить за такую услугу. Хотя вам чужие долги до одного места, знаю я вас. И вурдалаки с вами. Я так счастлив, что готов простить вам даже собственный долг.

Корву можно было понять. Когда впервые оказываешься на Темной Стороне, все остальное обычно утрачивает значение. Но бедняге крупно не повезло: я был твердо намерен испортить ему удовольствие. Что я действительно умею, так это обламывать людям кайф.

Поэтому я сказал:

– К сожалению, мне не все долги до одного места. С вас я сдеру по самому высокому тарифу: вам придется рассказать, что с вами случилось.

– Болтовня не может считаться платой, – возразил Корва. – А что со мной случилось, я вам уже рассказал. Кроме необъяснимого бессмысленного визита в Дом у Моста, я помню, что ел на завтрак. И как отсчитывал деньги для садовника, он по моей просьбе отправляет своего племянника в Гугланд за саженцами бонхи[27]. И как отослал записку Малдо Йозу, что он может приехать и забрать мои садовые скульптуры, если ему еще нужен мусор для строительства. Все равно они меня только раздражают, как всякие напоминания о былом увлечении, к которому давно утратил интерес. Собственно, это все, остальное как в тумане. Не понимаю, на что ушел целый день.

– Ничего, – сказал я. – С вашей памятью несложно договориться.

Я отвернулся и почти беззвучно попросил:

– Пусть Корва вспомнит, кто его околдовал, и что после этого случилось.

Я примерно представлял, что сейчас начнется. И заранее приготовился это как-то перетерпеть. Чужие душевные потрясения в этом смысле гораздо хуже своих: вместо того, чтобы развлекаться, рыча от бессильной ярости, призывая на свою голову все мыслимые проклятия, рыдая или бросаясь на ни в чем не повинных людей, приходится сочинять утешения. Ну или просто молча сострадать, предварительно угадав, какой вариант в данном случае более уместен.

Но сэр Корва Блимм не человек, кремень. Даже не поморщился. Только на скулах вспыхнул румянец, а губы стали белы, как мел.

– Так вот почему я ходил в полицию, – наконец сказал он. – И теперь ясно, зачем вы меня сюда привели: чтобы допрашивать. Крайне нелепо использовать это чудесное место для допросов преступников. Но при вашей паскудной профессии чего еще ждать.

– Человек, чью волю поработили соответствующим заклинанием, преступником не является, – возразил я. – А это чудесное место, помимо прочих достоинств, прекрасно годится для быстрого избавления от разного рода заклятий. Ваше я уже уничтожил, вы и не заметили. И, что особенно важно, остались в живых, а на это у околдованных обычно немного шансов.

Корва Блимм долго молчал. Наконец сказал:

– Я всегда презирал людей, совершающих глупости под воздействием чужих заклинаний. Был уверен, если у тебя есть воля и чувство собственного достоинства, никому тебя не сломить. В юности мы с братом накладывали друг на друга разнообразные заклятия, чтобы узнать, как это бывает и просто забавы ради. У Кимы ни разу не получилось меня подчинить, и я возомнил себя неуязвимым. Вот дурак. А сегодня своими руками убил близкого человека, и сам не осознал, что натворил. И не вспомнил бы ничего, если бы не ваша магия, будь она проклята вместе с моей памятью. И со мной.

– Это не вы убили… – начал я, но Корва меня перебил:

– Нет, это именно я убил Шуману. Я вспомнил. Убил ее, а сам по-прежнему жив. Сижу здесь с вами. И мне, несмотря ни на что, так легко и радостно дышится, как прежде даже в самых тайных мечтах вообразить не мог. Это несправедливо. Так не должно быть. Человек, который утратил себя настолько, что убил лучшего друга и ничего не понял, не имеет права находиться в этом чудесном месте. И вообще жить.