Ульмигания - Вадим Храппа

— Матерь божия! Мне от тебя ничего не нужно. Молю тебя ни за брата, ни за отца, ни за суженого…

Брат Петер, потоптавшись, вышел во двор хохбурга.[115]

Когда он пришел, Марта уже спала, свернувшись клубком под иконой.

Спустя неделю Василько спустил ноги с лавки и попытался встать, но тут же сел, судорожно стиснув зубы. Посидел, тяжело дыша, и потребовал меч. Марта, не зная, как себя вести, посмотрела на Петера, но тот пожал плечами.

— Меч! — резко сказал Василько, и она не посмела ему перечить — подала.

Василько вытащил его из ножен и покачал сначала в одной руке, потом в другой, будто взвешивая, и вдруг стал быстро вращать им, перекидывая из стороны в сторону. Лицо его побелело и покрылось испариной, но руки казались такими же ловкими, как всегда. И только когда он закончил упражнения и аккуратно сунул меч в ножны, Марта увидела, как дрожат его пальцы. Молча Василько выпил поданный Петером отвар, повалился на лавку и тут же уснул. А как только открыл глаза, снова потребовал меч.

С этого дня Василько упражнялся с мечом по несколько раз в день — в те минуты, когда не спал. Минуты эти становились все длиннее, и постепенно он стал вставать на ноги, а вскоре смог и выходить. Сначала во внутренний двор, а затем дальше, через мост, во двор форбурга. Как-то само собой получилось, что Марта, поначалу помогавшая Васильке в передвижениях по замку, стала исполнять роль партнера в Василькиных занятиях. Затем и сама в них втянулась. Нападая порой на него с тяжелой ясеневой дубиной вместо меча, даже забывала о том, что в спине Васильки еще не затянулась рана. Опасения, что братья Ордена поднимут ее на смех, развеялись, когда Петер сказал, что многие из сестер, да и поселенки, владеют оружием наравне с мужчинами. И она начала всерьез обучаться технике боя.

В один из дней — это было на рассвете воскресенья, когда Василько ставил Марте боковой удар мечом — к ним подошел Петер. Постоял в сторонке, глядя, как Марта машет палкой, потом неуверенно начал:

— Сегодня все порядочные христиане посвящают себя молитвам…

— Не человек для субботы, но суббота для человека, — сказал Василько, отбиваясь от Марты. — Нога!

— Что? — спросил Петер.

— Дура! — сказал Василько. — Ну, хорошо, не понимаешь словами, тогда объясню по-другому.

В очередной раз, когда Марта направила свою палку поперек живота Васильке, он отступил, одновременно помогая дубиной пройти «мечу» Марты мимо него, и, когда она провалилась вправо и одна ее нога оторвалась от земли, Василько подсек другую, и Марта неуклюже, грузно шлепнулась в пыль. Петер решил, что она сильно ударилась грудиной, потому что видел, как зашлось ее дыхание и скривилось лицо от боли. Вдобавок к этому Василько ткнул ее палкой в живот.

— Я повторяю в последний раз, — сказал он. — Ноги не должны отрываться от земли. Они должны цепляться за нее. Ты можешь вертеть чем угодно, только не задницей!

— Я сейчас еду в Хайлиген Кройц,[116]— напомнил о себе Петер.

— Я знаю. Я ждал тебя. Спроси у князя, помнит ли он, что кончается вторая неделя?

— Хорошо.

Петер посмотрел на Марту. Та, тихо постанывая, поднималась из пыли. Вообще-то Петер пришел ради нее. Он думал, что ей захочется передать что-нибудь отцу. Но Марта молчала. Она встала и, крепко упершись расставленными ногами в землю, изготовила свою палку к бою. Она была в грубых прусских мужских шароварах. Длинные волосы убраны в косу, скрытую воротом кольчуги.

Петер пошел запрягать лошадь.

— Ладно, — сказал Василько. — Давай отдохнем. Потом попробуем с мечами.

Марта помогла ему сесть и удобнее прислониться к стене. Под рубахой у Васильки, от поясницы и вокруг груди, были плотно примотаны к телу тонкие липовые плашки, не позволявшие делать лишние движения корпусом и дергать понапрасну рану. Это ему мешало двигаться, но сдерживало боль.

Марта присела рядом на корточки. Ей хотелось прислониться к нему, но она никогда бы этого не сделала. Вот если б он привлек ее… Но он сидел, прикрыв глаза, будто задумавшись. Она знала, что так он старается унять боль. Странно, но когда Василько лежал без сознания, беспомощный, как младенец, то был ей гораздо ближе, чем теперь.

— А твоя земля похожа на нашу? — спросила Марта.

Василько задумался, а потом сказал:

— А где она, моя земля? Отец мой где-то здесь лежит, в Пруссии, а я вспоминаю Псков — храмы белые, златоглавые, как одуванчики на поляне… Все пожгли татары… Все! Будет воспоминаний, — оборвал он. — Давай работать.

Марте показалось настолько странным то, что сказал Василько о своем отце. Она подумала, будто ослышалась, а спросить не решалась. Спросила почему-то о татарах:

— Как же они тебе служат, если твой дом сожгли?

— Да это не те татары. Эти — свои, кыпчаки. Они не меньше нашего от Батыя натерпелись. А ты выбрось все это из головы. Лучше за своими ногами присматривай как следует.

В этот день брат Петер не вернулся. Но это никого не встревожило. Мало ли какие дела у духовника в деревне — крестины, венчание, работы по часовне. Он мог задержаться на день.

Поутру Василько с Мартой, как обычно, приступили к занятиям во дворе форбурга. Но не успели даже разогреться, как загремели цепи подъемного моста, заскрипели петли ворот, гулко топая, по оборонительной галерее пробежал дозорный.

— Что-то случилось, — сказал Василько. — Пошли, посмотрим.

У Марты отчего-то защемило сердце. Колючая рука схватила его изнутри и сжала. Она хватанула ртом воздух, и рука разжалась, но колючки застряли в груди и жгли углями. Она выпустила воздух, опять вздохнула и пошла за Василькой к лестнице на галерею.

— Дьявол! — вырвалось у Васильки, когда он выглянул в бойницу. Между деревьями леса, на дюнах, в низине у болота — везде были самбы. Их было три или четыре сотни.

Раз в десять больше, чем людей в замке. К мосту через ров скакал всадник, волоча по земле на веревке что-то большое и черное. Не останавливаясь, у моста он развернулся и, на ходу обрубив мечом веревку, умчался, оставив лежать то, что притащил. Василько уже понял, чем был этот предмет, но вслух ничего не сказал. Мост опустился, и по нему выбежали несколько кнехтов. Трое припали на колено, вскинув арбалеты, а остальные положили на носилки того, кто лежал у рва, и все тут же скрылись в воротах. Тяжело хлопнули створки, мост начал подниматься. Марта перебежала на внутреннюю сторону стены и перегнулась через перила ограждения. Василько вглядывался в самбов. Там, среди небольших родовых флагов мелькал широкий кожаный княжеский треугольник, поблескивающий металлом чеканки, но что она изображала, было неясно.