Вариант `И` - Владимир Михайлов

Проводивший соратников до «Михаила» и сердечно распрощавшийся с капитаном Измайлов долго глядел пароходу вслед – пока и клотики мачт не спустились за горизонт. Море было беспокойным, хотя настоящего шторма не ожидалось. Однако больше о пароходе никогда никаких сведений не поступало и никто из находившихся на борту так и не возник более, не отметился среди живых. Радиостанции на пароходе не было, и о своей плачевной, как видно, судьбе «Михаил» сообщить никому не мог и позвать на помощь – тоже.

Одному только Измайлову все было ясно – и тогда, и потом; сильным было желание заказать заупокойную по всем ушедшим – однако от этого он удержался: это было бы равносильно признанию. Отец Протасий собрался было помолиться за здравие плавающих и путешествующих; однако лейтенанту каким-то образом удалось иерея отговорить. Монах был честен, но простоват, и всему поверил; к тому же (полагал Измайлов), будучи низкого происхождения, он с материнским молоком всосал доверие к словам людей благородных.

Таким образом, престолонаследник и его сестра остались с маленькой, но зато надежной свитой. Измайлов вскоре нашел возможность снять домик на окраине (прежде из-за многолюдства это не получалось) и примерно через месяц, убедившись, что все вокруг спокойно, решился наконец искать путь во дворец шахиншаха.

Мало было (как понимал лейтенант) спасти цесаревича от гибели; необходимо было также сохранить его статус в расчете на будущее: рано или поздно (хотя похоже было, что не рано) династия должна была возвратиться на престол предков, который занимала триста четыре года, что очень немало по европейским меркам и сопоставимо даже с династиями Древнего Египта, когда времени в мире было куда больше, чем ныне. Сохранить же статус, получить официальное (пусть и не оглашаемое широко) признание можно было только при участии других царских фамилий, хотя бы одной – но зато известной. Это, кстати, было одной из причин, по каким Измайлов решил осесть в Персии, на первый взгляд, расположенной в опасной близости к бурлящей России. Персия была царством с богатейшей историей, всему миру известной, с могучими традициями. А что и правители, и народ ее принадлежали к иной вере – то это, полагал флотский офицер, было вовсе не главным; не исповедуя большевистской идеологии (с которой и не был знаком вовсе), он тем не менее понимал, что при определенных условиях сословная близость становится важнее и надежнее и национальной, и религиозной, и политической; к адмиралу или генералу противника, взятому в плен, все равно относятся как к адмиралу, а не матросу, хотя вроде бы и тот, и другой подпадают под определение «враг»; что уж говорить о такой замкнутой и насквозь проросшей своими законами и традициями касте, как правящие дома. И при возникновении необходимости слово шахиншаха сыграло бы куда большую роль в подтверждении происхождения и прав престолонаследника, чем какие угодно научные или политические соображения. Кстати, потому именно Измайлов и не любил более англичан: по его представлениям, король Георг предал не просто царственного родственника и его семью, и не только даже Россию, которой союзником был; это все были частности. Он предал традицию царствующих домов – после чего, по представлениям морского офицера (а на флоте честь никогда не была пустым звуком), недостоин был занимать престол мировой державы.

Итак, нужно было как-то достучаться не до кого-нибудь, но до самого Царя Царей; задача – особенно если учитывать восточную страсть к ритуалам и запретам – практически невыполнимая. Тем не менее лейтенанту как-то удалось ее решить. Как – остается и по сей день неизвестным. Если все, изложенное выше, стало возможно узнать благодаря дневникам и другим записям все того же Измайлова (начатым, правда, значительно позже, так что многое было записано им по памяти, память же, как известно, – великий иллюзионист и часто заставляет видеть не то, что было на самом деле), то вот этот эпизод – проникновение ко двору и аудиенция у самого государя Персии – в этих записях не получили никакого освещения, там о них сказано буквально полслова – и то как-то сдавленно. Можно предполагать, что необходимость выполнить эту задачу заставила офицера пойти на какие-то нарушения морали и этики, на обман, может быть, а возможно, и на насилие – одним словом, на что-то, серьезно задевавшее честь дворянина и морского офицера – настолько серьезно, что он так и не решился доверить это бумаге. Будь у Измайлова тогда или позже близкая женщина – мы наверняка получили бы недостающую информацию; однако в отличие от большинства моряков Измайлова женщины, по-видимому, не интересовали – что по меньшей мере удивительно, так как (насколько можно судить по чудом сохранившейся во флотских архивах фотографии начала 1917 года, пусть и групповой) был он человеком красивым, с правильными, даже нежными чертами лица, кудрявыми волосами и стройной фигурой; однако факт остается фактом – о его отношениях с женщинами нам и по сей день ничего не известно.

Так или иначе – он был принят шахиншахом, что, как мы уже сказали, удивительно уже само по себе. Еще удивительнее то, что Реза-шах ему поверил – хотя, может быть, и не сразу. Так или иначе, вернувшись домой, лейтенант объявил членам императорской фамилии, что персидский государь ожидает их у себя. Цесаревича это даже не очень удивило – ребенок, он готов был любое чудо воспринимать как должное, а тут речь шла о вещах, в его понимании совершенно естественных. На следующий же день престолонаследник и его сестра переступили порог шахского арка – чтобы затем исчезнуть на долгое, долгое время, а под настоящим своим именем, по сути дела – навсегда. Сам же лейтенант императорского флота благополучно вернулся в снятый им дом, к своим матросам. Они прожили там еще два с лишним года; нет сведений, какие свидетельствовали бы о том, что они занимались какими-то конкретными делами, хотя известно, что время от времени лейтенант приглашался – возможно, для каких-то консультаций, – правда, не во дворец, который он так больше никогда и не посетил, но к амиру, ведавшему в Персии морскими делами. Удалось установить также, что не менее двух раз он выезжал на побережье Персидского залива, а оттуда, возможно, и дальше, но это уже область предположений, мы же стараемся их избегать. Вероятнее всего, эти его приглашения и выезды связаны с сотрудничеством лейтенанта с персидской разведкой. Известно также, что к концу этих двух лет Исмаил Фаренг Наиб (так стали именовать его в Персии) вместе со всей своей командой исчез – просто бесследно исчез, как это бывает на Востоке (да и не только там). К тому времени и относятся, надо полагать, его записки – или дневники, если угодно, – которыми мы сейчас пользуемся. Прочитать их, однако, стало возможно значительно позже: в 1945 году, когда советские силы хозяйничали на значительной части территории Ирана – по договоренности с теми же англичанами, а также американцами. Надо полагать, что иранские архивы – материалы разведки, во всяком случае – не избежали российского любопытства, как и многое другое. Впоследствии, уходя из Ирана, русские прихватили документы (и эти в том числе) с собой. Как с ними потом обошлись – трудно сказать. Их не уничтожили – иначе мы, естественно, сейчас не в состоянии были бы ими пользоваться. Но велись ли, в соответствии с их данными, розыски цесаревича или его потомства, если да, то кто их вел и с каким успехом; опять-таки мы можем в этом вопросе исходить только из результатов: если и искали, то не нашли, в противном случае мы сегодня не имели бы этой темы для разговора. В конце концов записки лейтенанта русского флота Измайлова нашли приют в специальном архиве советской военной разведки, где и были обнаружены нашими сотрудниками. Оригинал и посейчас находится в закрытом для публики хранилище, я же пользуюсь достоверной и нотариально заверенной ксерокопией их.