Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Торжеству сопутствовал ряд встреч. Неофициальных, но важных. Беседа и завтрак с премьер-министром Гарольдом Макмилланом и ужин с королевой.

Кеннеди рассказал Макмиллану о беседах с Хрущевым.

Он все яснее видел, что эта встреча стала свиданием не только противоборствующих систем, враждебных мировоззрений и разных поколений, а двух невероятно далеких друг от друга миров: с одной стороны — железобетонно-агрессивного, с другой — титаново-динамичного. В нем стало расти ощущение размеров бремени, которое он взял на себя как лидер этого мира.

Макмиллан докладывал Елизавете II: «Президент до глубины души потрясен грубостью и жестокостью советского лидера. Это мне напомнило попытку лорда Галифакса вести переговоры с Гитлером. Впервые Кеннеди встретил человека, на которого не подействовало его обаяние».

В тот же день Джек говорил об этом с Джоном Олсопом. «На вечеринке в честь крестин… — вспоминает тот, — президент зажал меня в угол и минут пятнадцать говорил о том, что ему пришлось пережить… кажется, именно тогда он стал президентом в полном смысле слова».

Бобби также считал, что этот опыт стал ключевым в карьере брата. Он получил урок: в мире есть люди, глухие к доводам разума. Точнее — того, что на Западе считают разумом.

Впрочем, теперь Джек снова был среди тех, с кем его взгляды на разум совпадали.

Ужин с королевой стал «очень приятным вечером» в Букингемском дворце. Джеки рассказала Елизавете II, как ей трудно вечно быть на виду, та «посмотрела заговорщически и шепнула «Ну, приемам самосохранения быстро учишься»» и увлекла ее за собой в галерею, полную картин. У работы ван Дейка[152] она задержалась: «Какая великолепная лошадь». Ее величество знала, что первая леди обожает лошадей…

Джеки ненадолго осталась в Лондоне, а затем перебралась на виллу греческого миллионера Маркоса Номикоса, чтобы провести несколько дней, наслаждаясь праздностью и вниманием журналистов.

13

Она стала звездой европейской прессы и любимицей Старого света.

Не зря для начала турне выбрали Париж, а не Вену. Визит во Францию стал для Джона и Джеки роскошным гламурно-политическим шоу (чего нельзя сказать о переговорах с де Голлем).

Фото четы не сходили со страниц газет. Первая леди была в новостях двадцать четыре часа в сутки. Ежедневник «Что носят женщины»[153] можно было переименовать в «Что носит Джеки».

Ну что ж, где же как не в Париже становиться иконами стиля и образцами элегантости?

Летели на новом президентском самолете. В отличие от пышных названий воздушных экипажей его предшественников — Рузвельт летал на «Священной корове», Трумэн — на «Независимости», Эйзенхауэр — на «Коломбине» — его назвали просто: «ВВС-1»[154].

Зато он был спроектирован по особому заказу Джеки «отцом промышленного дизайна» Раймондом Лоуи, вмещал салон для совещаний, места для сотрудников, гостей и журналистов, президентские покои, санитарные, медицинские и кухонные помещения. Шампанское подавали в хрустальных бокалах, украшенных эмблемами. Те же эмблемы были на пепельницах, посуде, приборах и другой утвари. На корпусе с обеих сторон была изображена личная печать президента.

Он-то и унес 31 мая 1961 года в Европу Джона и Джеки.

Следом вылетел доктор Джекобсон, не включенный в делегацию. Боли в спине продолжали беспокоить Джона. А тут еще незадолго до вылета он, посещая Оттаву, «потянул» спину. Усилием воли он удержал серебряную лопату, а после передал ее Джону Дифенбейкеру, премьер-министру Канады. В Вашингтоне боль вернулась. Тут-то и пришел на помощь доктор Джекобсон, известный в «высшем свете» лекарь, «чинивший» людей физическими упражнениями и загадочными (но законными) снадобьями. Именно эти инъекции и поставили Джона на ноги перед визитом.

И вот аэропорт «Орли». У трапа — де Голль и члены его кабинета.

После обхода почетного караула и речи генерала, Джон заявил, что прибыл из Америки — дочери Европы — во Францию, страну, чье влияние, философия и культура вели Запад задолго до рождения США: «Первый американский посол в Париже Бенджамин Франклин говорил: у каждого человека есть две страны — его родина и Франция». Джек напомнил, что «ряд лидеров новых независимых стран, с которыми он общался, говорили «на французском — языке свободы». Де Голля он величал «защитником Запада», в чьем «лидерстве он нуждается как никогда прежде».

Они въехали в Париж под грохот 101 орудия. 50 мотоциклистов и эскорт республиканской гвардии не помешали парижанам разглядеть, что к ним прибыла красивая пара. Ликующие толпы провожали их до резиденции на набережной д’Орсэ, где, бывало, ночевал Людовик XVI. Повсюду — на тротуарах, балконах и крышах — реяли большие и не очень флаги Франции и США.

Джек принял ванну. Боль в спине отступила, и он выслушал доклад Соренсена, готовившего визит. Первая беседа с де Голлем была назначена на предобеденное время в салоне Доре Елисейского дворца. Затем планировалась серия мероприятий разной степени парадности.

Президентам было что обсудить: ситуация в Европе, Берлин и НАТО, положение на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, где обе страны традиционно имели стратегические интересы. Тогда-то генерал, похоже, и подсказал Джеку идею коалиционного правительства в Лаосе. Выйдя к прессе, де Голль и Кеннеди подчеркнули «полное совпадение мнений».

Последовал прием Кеннеди, данный в резиденции. Потом кортеж прибыл на площадь Звезды, где де Голль в форме и Кеннеди возложили венок к могиле Неизвестного солдата.

Парижан тронули французские корни Жаклин, знание языка, шарм, учеба в Сорбонне, известность в свете и присутствие на устроенном де Голлем балу ее прежнего поклонника Поля де Ганне. Оценили и то, что она танцевала в туалете работы французского кутюрье.

Джеки подобрала гардероб так, чтобы поразить хозяев: попросила Живанши создать шедевр и хранить в тайне. Лишь за час до бала Париж узнал, кто шил ее пальто, розовое платье и изумительный бальный наряд. В Елисейском дворце она блистала в туалете от Кассини, которое знатоки сочли схожим с моделями Кардена. Не прошло и дня, как ее звали «первой леди моды».

Де Голль, увидев Жаклин в Версале, с генеральской учтивостью произнес: «Вы словно сошли с картин Ватто, мадам». И это была не просто галантность. «Миссис Кеннеди покорила генерала умом и пониманием мировой политики… — писал британский наблюдатель. — Генерал очень критически относится к людям, так что это — немалое достижение».

Ну, а для Джеки де Голль был героем.

Встреча с ним стала особой и для Джона — тоже героя войны, но лишь лейтенанта.

— Вы пятьдесят лет готовились стать главой государства. Удалось ли вам найти нечто, что должен был бы знать и я? — спросил он, прощаясь.