Поэт - Майкл Коннелли

Я заметил, как Бэкус слегка кивнул:

— Да, можно так предположить.

На некоторое время воцарилась тишина.

— Тед и Стив, все это интересно, — сказал наконец Бэкус. — Но что это дает для общей картины? Лишь интересный поворот, или за ним что-то кроется?

— Пока мы не знаем. Но если мы считаем, что Белтран насильник и педофил, убитый при помощи дробовика, о котором мог знать лишь хорошо знакомый ему человек, полагаю, мы вступаем в область фактов, которые следует обстоятельно изучить.

— Согласен. Скажите, что еще известно вашему источнику о самом Белтране и программе «Лучшие друзья»?

— Говорили, что тот участвовал в программе очень долго. А это означает, что он общался со множеством детей.

— И вы работаете в этом направлении, так?

— Мы выяснили все только утром. Пока больше сказать нечего.

Бэкус кивнул и, приложив к палец к губам, на мгновение задумался.

— Брасс, — сказал он, — что ты об этом думаешь? Какой может оказаться психопатология?

— Дети проходят почти во всех делах. Как и детективы убойных отделов. Но мы пока не определили, на что именно указывает нам преступник. Считаю, выяснением нужно заняться максимально энергично.

— Тед, Стив, нужны ли вам еще люди?

— Думаю, группа вполне укомплектована. У нас в Тампе, в управлении, все хотят поучаствовать в расследовании. Если кто и понадобится, разберемся на месте.

— Отлично. Кстати, вы разговаривали с матерью мальчика относительно его отношений с Белтраном?

— Мы пытаемся найти ее или сестру мальчика. Увы, прошло три года. Надеемся, сможем выйти на них завтра, после встречи с людьми из «Лучших друзей».

— Хорошо. Что у нас в Балтиморе? Шейла!

— Да, сэр. Большую часть дня проверяли данные местных копов. Мы поговорили с Бледшоу. Такая же теория у него была относительно дела Поли Амхерст. С самого начала он искал охотника за детьми. Женщина работала учительницей. Оба, Бледшоу и Маккэффри, полагали, что она могла столкнуться с подонком на территории школы и из-за этого оказалась похищенной, задушенной и изуродованной так, словно на ней выместили неудовлетворенность в «настоящем деле».

— Кто сказал, что это обязательно насильник? — спросила Рейчел. — Он может быть взломщиком, наркодилером, вообще кем угодно.

— В тот день у Поли Амхерст перерыв выпал на третий урок. Полиция опросила каждого из находившихся во дворе детей. Много противоречащих друг другу рассказов, однако человек пять вспомнили мужчину, стоявшего возле ограды. Волосы светлые, вьющиеся, в очках. Белый. Похоже, Бред не так уж сильно промахнулся в своем описании Родерика Эшера. И еще одно: у мужчины была фотокамера. Правда, ее заметили не все.

— Спасибо, Шейла. Что еще?

— В одной из вещественных улик, найденных на трупе, обнаружили волос. Вьющийся, светлого оттенка. Натуральный цвет оказался рыжеватым. На сегодня это все. Завтра будем работать опять с Бледшоу.

— Ясно. Чикаго?

Остальные доклады не принесли ничего стоящего в смысле идентификации или пополнения базы данных на Поэта. В основном агенты перепроверяли информацию, собранную местными полицейскими, не находя ничего нового. Даже из Денвера пришли данные, почти не отличавшиеся от прежних. Лишь в самом конце своего телефонного сообщения агент сказал, что изучение перчаток, надетых на руки брата, показало единственное пятнышко крови на меховой отделке правой перчатки. Агент спросил, не передумал ли я позвонить Райли и узнать ее отношение к возможной эксгумации. Я не сразу ответил, слишком уж погрузившись в раздумья о следах применения гипноза и о том, какими были последние минуты брата. Когда меня окликнули снова, я сказал, что позвоню утром.

Как бы мельком, вдогонку основной информации, агент сообщил, что переправил образцы из полости рта Шона в лабораторию Квонтико.

— Образцы превосходно сохранились, и мы уже вряд ли получим результаты лучшие, чем есть.

— И что там? — спросил Бэкус, избегая моего взгляда.

— Исключительно следы от выстрела. Ничего больше.

Даже не знаю, что почувствовал, услышав его слова. Вероятно, облегчение, однако это не было доказательством того, что там произошло или не произошло на самом деле. Шон мертв, а я в ловушке, пытаясь представить его последние минуты.

Я решил освободиться, сосредоточившись на новом сеансе конференц-связи. Бэкус просил Брасс дать свежую информацию об изучении жертв, а я пропустил почти весь доклад.

— Таким образом, мы лишаемся многих корреляций, — продолжала Брасс. — Оставив в стороне то, что, возможно, доказано во Флориде, я склоняюсь к выводу о случайном выборе. Друг друга жертвы не знали, никогда не встречались, пути их пересеклись случайно. Мы обнаружили, что четверо из них были на одном и том же семинаре, проходившем у нас в Квонтико четыре года назад, однако еще о двоих такого не скажешь, равно как нет данных и о том, общались ли на семинаре первые четверо. Все это не относится к Орсулаку из Феникса. Чтобы изучить его жизнь, у нас попросту не осталось времени.

— Если не существует никакой системы, то можем ли мы считать, что они стали жертвами преступника лишь потому, что расследовали первое убийство? — спросила Рейчел.

— Да, думаю, так.

— Тогда первое время убийца должен был оставаться поблизости и наблюдать, кто схватит приманку.

— И это правильно. Все подобные случаи, приманки, привлекали большое внимание прессы. Каждого из детективов сначала показывали по телевидению.

— Они не могли привлечь убийцу физически?

— Нет. Он лишь получал сведения. А детектив становился добычей. Пока нельзя отбросить и то, что после селекции жертвы он мог выделять одну или несколько черт, его привлекавших, желая осуществить свои фантазии позже. Это всегда возможно.

— Что еще за фантазии? — спросил я, пытаясь держаться, пока разговариваю с Брасс.

— Это Джек? Послушай, Джек, мы этого не знаем. В этом основной вопрос. Наш подход изначально был неверен в некотором смысле. Не зная смысла фантазий и мотивации преступника, мы ищем и гадаем, имея лишь их составные части. Мы даже не представляем, вокруг чего вращается его мир. Джек, он упал на нас с луны. Узнать мы все сможем, если однажды он не решит рассказать о случившемся сам.

Я кивнул. Внутри рождался новый вопрос. Я подождал, пока все выскажут свои идеи, и наконец задал его:

— Гм... агент Брасс... Ничего, если по имени, Доран?

— Да-а...

— Возможно, вы уже упоминали, и все же — при чем тут стихи? Есть ли у вас представление, для чего они служат?

— Да. Ясно, что они заведомо демонстративны. Мы заявили это вчера. Это подпись преступника. И хотя он очевидным образом стремится уйти от наказания, психология этих людей такова, что им необходимо оставить маленькое напоминание: «Эй вы, здесь был Я». Отсюда у этих стихов и растут ноги. В узком смысле у самой поэзии корреляция есть, и она понятна: все стихотворения о смерти. Их главная тема — смерть как портал, ведущий к иным понятиям или иным мирам. «Через бледную дверь» — по-моему, так звучала одна из выдержек. Чем это может оказаться? Возможно, Поэт считает, что он отправляет убитых им людей в лучший мир? Что он преобразует их сущность? Об этом нужно задуматься при более тщательном анализе его патологии. Однако мы опять приходим к нечеткости всех наших догадок. Задача напоминает мне поиск в заполненном доверху контейнере для мусора того, что наш преступник съел вчера за ужином. Мы не знаем, что именно он делает, и не узнаем, пока не сможем его найти.