Если завтра в поход... - Владимир Невежин

Представители Телеграфного Агентства Советского Союза на очередной пресс-конференции в Министерстве иностранных дел Германии предоставили своим зарубежным коллегам текст упомянутого опровержения на русском и немецком языках. Заведующий отделом прессы МИД Германии П. Шмидт в резкой форме осудил подобные действия советских корреспондентов. По этому поводу он заявил: «Мы не позволим заниматься здесь пропагандистской деятельностью».

Ответственные работники МИД Германии постоянно пикировались с корреспондентом ТАСС в Берлине И.Ф. Филипповым по поводу публикаций в советских газетах, «неблагоприятно отзывающихся об отдельных сторонах германской жизни». Филиппов, в свою очередь, предъявлял немецкому чиновнику опубликованные в германской прессе статьи антисоветской направленности.[566]

С осени 1940 г., когда взаимоотношения СССР с Германией стали осложняться, советская пропаганда все активнее стала использоваться в качестве орудия идеологического противоборства с немцами, хотя и приглушенного в условиях действия пакта о ненападении и договора о дружбе и границе. Например, 8 января 1941 г. читатели «Труда» обнаружили в газете перепечатанные из «Пост меридиеэм» (США) материалы Л. Фейхтвангера.

Они поступили в иностранный отдел «Труда» по звонку из секретариата Сталина. Сотрудники отдела были в замешательстве, ибо Фейхтвангер в условиях действия советско-германских договоренностей 1939 г. оказался в СССР в числе «нежелательных» авторов. В то время в Москве проходили переговоры, которые вел нарком внешней торговли А.И. Микоян и высокопоставленный чиновник МИД Третьего рейха К.Ю. Шнурре. Немцы пытались навязать советской стороне невыгодные условия соглашения. Тогда «наверху» решили «подбросить им горькую пилюлю». Публикация статей Л. Фейхтвангера в «Труде» вызвала ярость нацистского руководства. Немцы были вынуждены смягчить свои требования. И тогда советская сторона пошла на попятную. 9 января 1941 г. в «Труде» без объяснений прекратилась публикация статей Л. Фейхтвангера.[567]

В начале марта 1941 г. произошел новый инцидент, теперь уже между заведующим отделом печати МИД Германии П. Шмидтом и корреспондентами ТАСС в Берлине А.М. Лавровым и С.М. Кудрявцевым. Он был связан с официальной советской реакцией на ввод германских войск в Болгарию. 1 марта болгарский МИД сообщил Полномочному представителю Советского Союза, что правительство Болгарии дало согласие на введение немецких подразделений на территорию своей страны. В ответ 3 марта заместитель народного комиссара иностранных дел А.Я. Вышинский сделал заявление, из которого следовало, что в Москве крайне негативно отнеслись к этому шагу. В заявлении, в частности, подчеркивалось: «Советское правительство не может разделить мнение Болгарского правительства о правильности позиции последнего в данном вопросе…».[568]

Примечательно, что ведомство Й. Геббельса никак не проявило своего отношения к данному официальному заявлению Кремля. 5 марта министр народного просвещения и пропаганды Третьего рейха записал в дневнике по этому поводу: «По-моему, взрыв негодования лишь на бумаге. На него мы никак не отреагируем».[569]

Однако негативная реакция германской стороны на официальное заявление Москвы все-таки не заставила себя ждать. 4 марта, до начала очередной пресс-конференции в МИД Германии в Берлине А.М. Лавров и С.М. Кудрявцев, имевшие всего лишь один экземпляр текста заявления А.Я. Вышинского, «отвечали на вопросы иностранных корреспондентов». Лавров и Кудрявцев стремились уточнить по имеющемуся в их распоряжении тексту «отдельные места этого сообщения». На другой день П. Шмидт вновь, как это уже имело место в октябре 1940 г., выступил «с угрозами» в адрес работников ТАСС. Посол СССР в Германии В.Г. Деканозов 8 марта заявил протест против подобных выступлений П. Шмидта, сделанных «повышенным тоном и в грубой форме».[570]10 марта В.М. Молотов в беседе с Ф. фон Шуленбургом затронул эту животрепещущую тему. Молотов возмущенно заметил, что «угрозы в отношении представителей СССР не могут дать ничего хорошего и вообще такие угрозы не должны иметь места». Он подчеркнул также:

«Угрозами нельзя приобрести друзей, но можно потерять друзей».[571]

Но несмотря на нежелание до поры идти на конфронтацию с Германией, весной 1941 г. в Москве все-таки решили предпринять некоторые завуалированные антигерманские акции. В марте сталинской премии удостоились создатели художественного фильма «Александр Невский» (1938 г.). Как уже отмечалось, этот фильм, носивший ярко выраженную антинемецкую направленность, был снят с экрана после подписания известных соглашений между СССР и Германией от 23 августа и 28 сентября 1939 г.

В газете «Правда» в связи с высокой наградой, которой удостоились создатели картины, появилась статья о творчестве С.М. Эйзенштейна, содержавшая его высокую оценку.[572]В апреле 1941 г., когда возникла напряженность в связи с балканскими событиями, кинолента вновь появилась в прокате. Присуждение ей Сталинской премии было воспринято как антигерманская акция.[573]

В марте – апреле 1941 г. ТАСС начал непосредственную подготовку к пропагандистской войне против ведомства Геббельса. Были собраны соответствующие материалы (выдержки из книги «Майн кампф» Гитлера, статьи о нацистском «новом порядке» в Польше и Югославии и т.д. и т.п.). В составе ТАСС возникла (пока еще в большой тайне) новая редакция пропаганды во главе с Я.С. Хавинсоном. Однако официально эта редакция развернула свою работу лишь после 22 июня 1941 г..[574]

В целом антигерманские мотивы ранней весной 1941 г. просматривались лишь в закрытых пропагандистских материалах, которые предназначались для крайне ограниченного круга лиц. Явных признаков более широкого поворота к антифашистской пропаганде еще не наблюдалось. 29 марта 1941 г. Г. Димитров имел беседу с В.М. Молотовым. Был поднят вопрос о приближающейся 55-летней годовщине руководителя германских коммунистов Э. Тельмана, который находился в нацистской тюрьме. Молотов выразил сомнение в целесообразности развертывания какой-либо пропагандистской кампании по поводу этой годовщины, поскольку, по его словам, СССР продолжал «вести невраждебную политику в отношении немцев».[575]Ясно, что в данном случае была изложена сталинская позиция.