Праздник покойной души - Валентина Андреева

Ответ был прост. Мы случайно прихватили и свой собственный пакет с передачей. Его в качестве оправдания за беспредметное шатание по магазинам в поисках новогодних подарков и привезли домой. Содержимое двух других щедрыми руками раскидали по разным мусорным контейнерам, одолеваемые мыслью о том, что, возможно, вершим глупое дело.

Дома ждал сюрприз. Едва Аленка вставила в дверь квартиры ключ, как она сама гостеприимно распахнулась. Растерявшаяся дочь, вместо того чтобы шагнуть вперед, шагнула назад, натолкнувшись на меня, обернулась и пропела:

– Ой, здра-а-а-авствуйте!

– Привет! – отозвался из квартиры друг семьи Листратов.

– Ага! – попридержав дочь, потерявшую пространственную ориентацию, бодро сказала я и протиснулась вместе с ней в дверь.

На кухне гремел кастрюлями Димка.

– Иришка! Слава богу. Виктор плов делает по фирменному таджикскому рецепту. Иди посмотри, правильную емкость я ему дал угробить?

– А где жена Виктора? – строго спросила я, позволяя Листратову стянуть с меня шубу. Аленка оперативно разделась сама и юркнула в свою комнату. У Димки на кухне что-то грохнулось, и он не ответил. – Ладно, я сама догадалась: он вместе со своими таджиками выжил ее из дома.

Листратов был настроен миролюбиво:

– Это она меня выжила. При поддержке тещи. Один я у них остался… здоровый. – И оглушительно чихнул. – Зачем тебе этот намордник на шее? От холода или в разведку ходила?

– В логово друзей… Вить, а ведь это дело в твою подведомственность не входит. Область! – сообщила я, старательно причесывая вместо собственной головы шубу.

– Друзьям надо помогать, – нравоучительно заметил Листратов, и я задумалась. Друзья бывают разные. – Всем друзьям! – уточнил помощник прокурора.

– Меня муж бросит. Может быть, даже на весь завтрашний выходной.

Как бы в подтверждение моих слов грохот на кухне усилился. Виктор Васильевич недовольно поморщился и громко сказал:

– Хирург называется! Дима, у тебя все операции с подобным шумовым эффектом проходят?

Димка вякнул что-то неопределенное, и Листратов посветлел лицом:

– Это, наверное, эксклюзивный метод реанимации. Мертвого поднимет! А за себя, Ириша, не волнуйся. Я уже сообщил Дмитрию Николаевичу, что ты стала жертвой обстоятельств и, сама того не подозревая, главным свидетелем по делу.

– Так вот почему он кастрюлями гремит! – догадалась я.

– Не волнуйся. Это с непривычки – в шкафу заблудился. А новость он воспринял вполне спокойно, привык, однако.

– Хорошо. Но два условия: рассказывать буду только при Наташке, она хоть особа и заразная, но, в случае чего, поправит, и умолчу про поход в мужской стриптиз-клуб…

– Куда?

Я замерла, прервав формирование на шубе прямого пробора. Умолчала так умолчала!

– Мне бы… руки помыть. И переодеться…

– Не имею права задерживать, – съехидничал Листратов. – Пойду к приятелю, пока кухню не разнес.

Я прошла мимо Аленки, глаза которой таращились на меня из вроде как закрытой двери ее комнаты.

– Про ночной кошмар потом расскажу, – процедила я мимоходом. – Мы со Славкой тебя будить не хотели…

Что такое таджикский плов в целом, я не помню. Хотя кое-что в памяти сохранилось: это когда отвлекалась от рассказа, сплевывая шкурки чеснока. Оказывается, в этот плов чеснок кладут, не очищая!

Наташка со своей субфебрильной температурой, в толстенной жилетке, не уступавшей плотностью бронежилету, с осторожностью рылась в своей тарелке и время от времени перебивала мой рассказ. Напоминала об исторической родине плова, представители которой разных возрастов, но одинаково жуткого вида пристают к москвичам с требованиями о материальной помощи. Может быть, даже на такой же фирменный плов.

Я постаралась как можно быстрее и суше изложить события, начиная с того самого утреннего звонка Наташки, которым она пригласила меня очуметь вместе с ней. Косясь на Листратова, осторожно сказала, что некоторые сведения получены совершенно случайно, без всяких усилий с нашей стороны, но перейти к выводам не успела. Виктора Васильевича интересовали подробности. Делясь ими, я лавировала, как по минному полю. Димка удивленно качал головой, не веря собственным ушам. Его гордость – родная дочь как будущий врач, ясное дело, должна была абсолютно невозмутимо отреагировать на «голос с того света» и такую нестандартную находку, как труп, ночевавший в соседнем помещении. Но вот почему жена с подругой не сошли с ума от страха?! Вывод напрашивался сам собой – а не было его, этого самого ума-то. Не с чего было сходить.

Я умолкла, выразительно глядя на Листратова. Впереди отчетливо замаячила перспектива стать брошенной женой. И может быть, не на один выходной день.

– Ну вы, надо сказать, все молодцы, принимая во внимание, что выхода у вас не было. Жаль, конечно, что Дима отсутствовал, а Борис не воспринял всерьез Натальин рассказ. Ну и что ты обо всем этом думаешь, Ирина?

Что обо всем этом думала, я принялась рассказывать с большой осторожностью. Неоднократно предупреждая, что многие мои выводы могут и не подтверждаться фактами, ибо появились интуитивно. А начала с того самого момента, когда революционные веяния заставили семью обрусевших графов Келлеров задуматься о будущем. Трудно сказать, собирались ли они бежать из России, но часть имевшихся в доме ценностей, возможно золотые монеты, ювелирные украшения, документы, боясь разграбления, спрятали в надежном месте. Детей, на всякий случай, отправили к родственникам за границу. Даже находящуюся в услужении гувернантку, а заодно и в какой-то мере служанку, Ольгу Ивановну Дашковскую (не исключено, что и Дашкову), отпустили домой – погостить. Возможно, надеялись пережить революционную бурю, как временную непогоду. Не пережили. Сгорели в огне революции в собственном доме в результате умышленного поджога.

Не знаю истинных намерений возвращения Генриха Келлера в Россию. Но думаю, что он руководствовался истинно благородными целями – помочь сошедшей с ума, но все-таки Родине наладить новую жизнь. И чувства, которые он питал к Ольге Дашковской, оказались настоящими. Иначе почему бы ему сразу не удрать за границу, прихватив те самые спрятанные родителями материальные ценности? Вне сомнения, он о них знал. Знала и его родная сестра Эльза. Или Лизонька, как звала ее Ольга, искренне любившая девочку. Впрочем, как и Генриха.

Фамилию Келлер на фамилию Дашковский Генрих, скорее всего, сменил в момент регистрации брака. Раньше ведь не было такого строгого порядка регистрации, как сейчас. Наша бабуля, например, рассказывала, что дед один бегал по этому поводу в сельсовет и все оформил. А это было уже в пятидесятые годы. Что же говорить о тридцатых?

Перед своим арестом в качестве очередного «немецкого шпиона и врага народа» или раньше Генрих поведал жене историю о спрятанных ценностях и попросил после окончания смутного времени поделиться ими с сестрой, к тому времени проживавшей с мужем где-то в Америке.