История России. Киевский период. Начало IX — конец XII века - Дмитрий Иванович Иловайский

загородный двор, схватила Святослава Ростиславича и заперла его в избе; супругу его заключила в монастырь Святой Варвары, дружину перевязала, а имение их разграбила. Затем Ростиславича отправили в Ладогу под крепкую стражу, а к себе приняли князем одного из племянников Андрея Боголюбского (1161). Когда до великого князя достигла весть об оскорблении, учиненном его сыну, Ростислав сильно разгневался, велел схватить новгородских купцов, торговавших в Киеве, и заключить их в пересеченский погреб, где в одну ночь задохлось из них 14 человек. Это несчастье, впрочем, опечалило великого князя: он приказал остальных узников вывести из погреба и посадить под стражу в разных городах. Между тем Святославу Ростиславичу удалось бежать из Ладоги в Смоленск. Спустя около года Андрей Боголюбский опять уступил новгородские дани великому князю Киевскому, и последний, с согласия Андрея, снова посадил там своего сына Святослава. На этот раз княжение последнего ознаменовалось нашествием шведов на Новгородскую землю. Давно уже не было столкновений между Северною Русью и Скандинавией. Главная причина тому заключалась во внутренних смутах и переворотах, которые совершались в Швеции в XI веке и первой половине XII: они были вызваны борьбою язычества с христианством и прекращением древней династии Инглингов. Но когда там на некоторое время водворилось спокойствие, шведы возобновили свои попытки овладеть прибрежьем Финского залива. Они также возобновили и свое прежнее стремление захватить ключ к торговому пути в Северную Русь, то есть Ладогу. В 1164 году под этим городом появился шведский флот в количестве 55 кораблей, которых Новгородская летопись называет шнеки (легкие продолговатые суда с низким бортом и длинным носом). Ладожане с посадником своим Нежатою мужественно встретили врагов; они сожгли подгородные дворы, заперлись в крепости и до тех пор отбивали неприятельские приступы, пока на помощь не пришла новгородская судовая рать с князем Святославом и посадником Захарией. Тогда шведы потерпели полное поражение и ушли, потеряв 43 корабля.

Новгородцы как-то не ладили со Святославом Ростиславичем, и это обстоятельство заставило его отца летом 1168 года предпринять путешествие на север. Он отправился вверх по Днепру и по Сожи на Смоленск, его прежний удел, где теперь княжил сын его Роман. Дорогою, в черниговском городе Чичерске, лежавшем на берегу Сожи, Ростислав имел свидание со своим зятем Олегом Святославичем, князем Новгород-Северским, и со своею дочерью, которые нарочно приехали сюда к нему навстречу. Последние усердно угощали обедом великого князя и его свиту и поднесли ему многие дары. По обычаю времени, на другой день великий князь назвал к себе на обед зятя и дочь и щедро их одарил. А затем продолжал свой путь. Смоляне, очевидно, питали большую преданность к своему старому князю. Уже за 300 верст от города его встретили лучшие мужи; затем начали встречать внуки, сын Роман, и, наконец, едва не весь город вышел приветствовать его. Граждане принесли ему множество даров. Отсюда Ростислав прибыл в Торопец; но далее не поехал, потому что сильно занемог. Он послал в Новгород приказание Святославу взять лучших людей и приехать на свидание с ним в Великие Луки. Здесь он заставил новгородцев поцеловать крест на том, что они до самой смерти его сына не будут искать себе другого князя; взял от них дары и воротился в Смоленск. Сестра его Рогнеда, видя совершенное изнеможение брата, просила его остаться в Смоленске, чтобы быть погребенным в построенной им церкви. Но Ростислав желал лечь в киевском Федоровском монастыре, то есть там же, где были погребены его отец и брат Изяслав; а на случай, если Бог «отдаст ему болезнь», он дал обет немедленно постричься в Печерском монастыре. Но он недалеко уехал от Смоленска; в Зарубе, селе той же его сестры Рогнеды, великий князь скончался, напутствуемый отходной молитвой своего духовника, священника Симеона.

Теплое сочувствие, с которым летописец передал подробности Ростиславовой кончины, немало свидетельствует о той народной преданности, которою пользовался этот князь, кроткий, миролюбивый, но твердый в своих правилах и верный преданиям отцов. Благодаря этим качествам и своей щедрости в отношении младших родичей Ростиславу под конец своего княжения действительно удалось жить в ладу со всеми и, хотя на короткое время, водворить тишину в Русской земле, успокоив бесконечные распри о волостях и великом княжении. Тем с большим ожесточением поднялись эти распри вновь после смерти Ростислава. То был последний представитель княжеского рода, еще сохранивший до некоторой степени значение великого князя Киевского, значение главного звена между многочисленными потомками Владимира Великого, между отдельными частями Руси. По крайней мере, это был последний киевский князь, которого старшинство признавали почти все удельные. После его смерти прежнее значение киевского стола быстро и окончательно рушится27.

Ростислав оставил после себя многочисленную семью. Его сыновья, в особенности Давид, Рюрик и Мстислав, отличались честолюбием и отвагою; они играли очень видную роль в последующих событиях и оказывали решающее влияние в вопросе о старшинстве. По смерти Ростислава три князя могли предъявить свои права на киевский стол: Мстислав Изяславич Волынский, оставшийся теперь главою старшей линии Мономаховичей; двоюродный дядя его Андрей Юрьевич Суздальский, глава младшей линии того же дома, и Святослав Всеволодович, который после смерти своего дяди Святослава Ольговича наследовал Чернигов и сделался главным представителем Ольговичей. Киевляне, сохранившие преданность старшей линии Мономаховичей, призвали на свой стол Мстислава Волынского; его старшинство поддержали и двоюродные братья, смоленские Ростиславичи. Князья укрепились крестным целованием; в том числе и родной дядя Мстислава Владимир Мстиславич признал старшинство племянника, тот самый Владимир, который когда-то тщетно пытался защитить от убийц несчастного Игоря Ольговича. Но он отличался непостоянством и малодушием. Спустя немного времени великому князю донесли, что дядя имеет против него какие-то замыслы. Услышав, что его замыслы открыты, Владимир сам приехал с оправданием к племяннику, находившемуся в то время в Печерском монастыре. Между ними начались переговоры. Мстислав сидел в игуменской келии, а дяде велел быть в экономской.

«Брат! Чего ради приехал? Я за тобой не посылал», — велел сказать Мстислав, приравнивая младшего дядю к братьям.

«Брат! Я слышал, что наговаривают на меня злые люди», — отвечал Владимир через какого-то дьячка Имормыжа.

«Мне сказал брат Давид», — отвечал великий князь.

Решили послать к Давиду Ростиславичу в Вышгород. Давид узнал о замыслах Владимира от своего боярина Василия Настасича. Этого боярина он прислал в Печерский монастырь к великому князю вместе с тысяцким своим Радилом. Василь выставил послухом, или свидетелем, какого-то Давида Борынича. Начали уличать Владимира; тот от всего отпирался. Наскучив этими переговорами, великий князь сказал ему:

«Брат! Ты крест мне целовал; после того и губы еще