Эра войны. Эра легенд - Майкл Дж. Салливан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что происходит? – спросил дьюриец. – Я думал, мы проиграли.
– Может, и нет, – отозвался Малькольм. – Мы ведь живы.
– Да, горячая была схватка, – откликнулся Тэш, подходя к ним с ведром воды и кружкой.
Рэйт пожалел обо всех недобрых словах, сказанных в адрес парня: малыш точно знает, что ему сейчас необходимо. Зачерпнув воды здоровой рукой, дьюриец сполоснул лицо. Хорошо бы вылить все ведро себе на голову. Если бы не рука, он бы так и сделал. Рэйт взял кружку и напился.
– Ты видел?
– Да, я смотрел с парапета.
– Надо думать, ты бы уклонился от удара или применил какой-нибудь невиданный прием, чтобы отразить его.
Тэш задумался.
– Вряд ли есть способ отразить удар боевого молота размером с дом, – объявил он, улыбаясь во весь рот.
И тут до Рэйта дошло. Он гордится мной и рад, что я жив. Отец никогда им не гордился. Впервые Рэйт понял, как много значит он для Тэша. Этот парень, которому он позволил сидеть у своего костра под шерстяным навесом, этот дикий звереныш, которого он приручил, кидая ему кости, привязался к нему всей душой.
– Ну что, ты пошел и всех победил? – К ним приковыляла Падера с мешком на плече. – Руку знатно сломал. – Она положила мешок на землю и, улыбаясь, принялась доставать из него дощечки и полосы ткани.
– Почему все так радуются? – поинтересовался Рэйт. – Эльфы ушли?
Старуха отрицательно покачала головой.
– Ты не умер, вот и радуются.
Малькольм и Рэйт переглянулись.
– Было бы из-за чего, – буркнул дьюриец, привалившись спиной к каменной стене.
Тэш рассмеялся. Парень веселился прямо как пьяный. Подумав об этом, Рэйт понял, что хочет пива. Благая Мари, вот бы мне кружку пенного.
– Это первая схватка, – Падера указала на ворота, через которые брели измученные, израненные, окровавленные люди. – Рхуны впервые вышли на бой против фрэев. Никто не знал, чья возьмет.
– Нифрон стоял рядом со мной на парапете. Он сказал: «Эта битва решает все». Даже он не знал, – закивал Тэш.
– Молодцы, – похвалила Падера, ощупывая руку Рэйта. – Хорошенько вы им наподдали. – Она надавила на сломанную кость. – Ага, вот оно где. Неплохо, неплохо. – Старая знахарка выпрямила руку дьюрийца и подложила под нее дощечку. – Вы уничтожили миралиитов и доказали фрэям, что люди способны сражаться. Нифрон говорит, они испугались… по крайней мере, должны испугаться. Вы – герои.
– Все миралииты мертвы?
Тэш покачал головой.
– Не все, но многие. Вы здорово их проредили.
– У них еще остались великаны. – Падера зажала кость между дощечками, и Рэйт застонал.
– Вы убили троих! – воскликнул Тэш и тут же помрачнел.
Глаза у Рэйта слезились от боли, однако даже он заметил, что юноша изменился в лице.
– Что такое?
– Гилрой и Бергин всем рассказывают, скольких они убили. Эльфы не привыкли к смерти. Может быть, теперь они уйдут и война закончится.
– И ты разочарован, потому что тебе не довелось поучаствовать в сражении?
Тэш дернул плечом.
– Ну… я столько тренировался.
Падера обмотала лубки веревкой и затянула ее потуже.
– Если у тебя над головой есть крыша, не жалуйся на то, что нет дождя, – фыркнула она. – Не то боги пришлют наводнение.
Во дворе лежали и сидели измотанные люди. Некоторые плакали, некоторые остекленевшими глазами смотрели в пространство. Кое-кто смеялся, только нехороший то был смех. Пара человек с оружием в руках кругами бродили по двору, в недоумении оглядываясь.
– Где Вэдон? – спросил Рэйт.
Тэш отвел взгляд.
– Удар, сломавший тебе руку, – сказала Падера, – превратил пахаря в лепешку.
Рэйт огляделся, но не смог найти тело Вэдона.
– Мертвых оставляют у ворот, – объяснил Тэш.
Кроме трех сыновей у Вэдона была дочь по имени Теа. Рэйт всего один раз видел ее в Далль-Рэне. Настоящая красавица: высокая и стройная, с длинными косами. Год назад во время атаки грэнморов на Далль-Рэн Теа погибла. Вэдон тогда бросил свое хозяйство и решил стать воином. Я же только что с ним разговаривал.
Падера соорудила перевязь и перекинула ее Рэйту через шею. Неподалеку стояла Роан, все в том же тяжелом кожаном фартуке в пятнах и подпалинах, с лицом, выпачканным сажей. Тревожно сцепив руки, она беспокойно озиралась по сторонам.
Оглядев двор, девушка покачала головой, а потом молча ушла.
Рэйт смотрел ей вслед.
– За Гиффорда волнуется, – сказала Падера.
– За Гиффорда? Почему? Где он?
– Только Мари то ведомо, хотя, сдается мне, даже она толком не знает.
– Куда мог уйти калека? – непонимающе спросил Рэйт.
Падера улыбнулась.
– А вот это большой вопрос.
Я верю – трудности закаляют человека. Страдания, если они не ломают нас навсегда, придают нам силу, которая кроется в знании, что любую боль можно вытерпеть и превозмочь. А еще я знаю: никто не страдал так, как Гиффорд.
На холме – ни души. На вершине одиноко стояла нетронутая поленница.
Поднявшись на холм, Гиффорд увидел у его подножия деревеньку Пердиф: пять обгорелых хижин, теснящихся вокруг колодца. Он и людей сосчитал: двенадцать человек, все мертвые. На земле лежали изломанные, растерзанные тела мужчин, женщин, детей и двух собак.
Гиффорд свалился с взмыленной спины Нараспур; другого способа спуститься он не знал. Земля оказалась жесткой, и он некоторое время просто лежал, ожидая, пока утихнет боль. Лошадь медленно и устало побрела прочь. После долгой скачки ей наверняка хотелось пить. Может, учует воду. Кое-как поднявшись на ноги, Гиффорд подал голос: «Есть кто живой?», подождал, потом позвал снова. Никто не ответил. Доносился лишь сухой шелест неумолкающего ветра да хлопанье крыльев. Между трупами бродили стервятники.
Солнце поднялось уже высоко, но Гиффорд понятия не имел, как зажечь сигнальный огонь. Когда он отправился в путь, его снабдили едой, водой, волшебными доспехами и чудесным мечом, однако не дали ничего, чем можно развести костер. В этой иссохшей пустоши хватит и искры, но ему нечем высечь даже одну-единственную искорку. Никто не ожидал, что фрэи первыми доберутся до Пердифа.
В большинстве деревень люди пользовались жаровнями. Разведение костра требует сил и времени, а потому гораздо удобнее поддерживать огонь, не давая ему погаснуть. Правда, в Дьюрии жаровни считались непозволительной роскошью, ведь на многие мили вокруг не росло ни одного дерева. Даже в поленнице почти не было дров, в основном, овечий навоз.