Русские горки. Конец Российского государства - Дмитрий Калюжный

Число министерств постоянно росло. В отсутствие конкуренции производителей предприятия в погоне за прибылью увеличивали цены на произведённую продукцию за счёт использования более дорогих видов сырья и материалов, и это себя оправдывало, поскольку все отчитывались по показателю объёма реализации в рублях.

С одной стороны, экономическое развитие СССР было достаточно устойчивым. Советский Союз опережал США и страны Западной Европы по таким физическим показателям, как добыча угля и железной руды, нефти, цемента, производству тракторов, комбайнов. Но что касается качественных факторов, то здесь отставание было явным: ресурсы просто прожирались. Темпы экономического развития падали; советская экономика стала невосприимчивой к инновациям, очень медленно осваивала достижения науки и техники.

В конце 1960-х годов правительство Чехословакии, взяв курс на внедрение элементов рыночной экономики, пошло по этому пути значительно дальше, чем позволяли рамки социалистической «теории», Это вызвало недовольство руководства СССР. В 1968 году в Чехословакию были введены объединённые вооружённые силы Варшавского Договора, что оказало сильное влияние на нашу страну: «Пражская весна» 1968 года притормозила развитие экономической мысли в СССР и осложнила в нашей стране общественно-политическую жизнь. «Рыночный социализм» был оценен как правый ревизионизм.

Отмечают, что пятилетка 1966–1970 годов — по существу, единственная за всю историю плановой экономики, когда директивы практически полностью совпали с фактическим исполнением. Объяснить это можно только массовой подгонкой результатов, ибо как раз в этот период масштабы, разнообразие и динамичность хозяйства превысили критические возможности планирования старого типа.

С начала 1970-х страна вступила в период застоя — замедления экономического роста, проедания национального богатства, снижения жизненного уровня, бюрократического маразма и массового цинизма.

Интеллектуальная часть номенклатуры, отлично понимая ненормальность происходящего, стала воспринимать всё устройство государства, коммунистическую идеологию, а также советское отношение к собственности как неправильные. Если идеологическая партийно-государственная машина внедряла в массовое сознание мифы о процветании, совершенно не совпадающие с реальностью, то «теневая» система информации — самиздат, анекдоты, кухонные дискуссии — несли другие, но от этого не менее лживые мифы.

Советские граждане и не догадывались, что их угнетают и эксплуатируют, пока им этого не объяснили. Не было ничего похожего на массовое недовольство советским строем, отрицания самой его сути. Но людей начал грызть червь сомнения.

Не рабочие, и не колхозники, а интеллигенты из элиты заговорили «на кухнях» о необходимости перемен, осуждая всё советское. Кадры, мыслящие в категориях политэкономии, сдвигались к идее использовать в советском хозяйстве стихийный регулятор — рынок, а поскольку категории политэкономии составляют неразрывную систему, речь шла не о рынке товаров, а о целостной рыночной экономике (рынок денег, товаров и труда).

Затем всё в более широких кругах населения СССР, прежде всего в кругах интеллигенции, нарастало отчуждение от государства и ощущение, что жизнь устроена неправильно. Тем самым государство лишалось своей второй опоры — согласия. Многие люди, продолжая оставаться преподавателями марксизма-ленинизма, сотрудниками Госснаба, правительственными чиновниками, начинали обращать свой взор на Запад, хотя и не афишировали этого. Развивалась система «двойной морали». Только диссиденты из числа творческой интеллигенции решались иногда открыто говорить о своих взглядах, но их подавляла государственная машина.

Само государство стало терять целостность и неявно «распадаться» на множество подсистем, следующих не общим, а своим собственным интересам. Наглядным выражением этого стала ведомственность. Этот дефект системы отраслевых министерств был известным в СССР уже с 1920-х годов, но с особой силой он проявился в период застоя. Суть здесь в том, что из-за обострения дефицита ресурсов их распределение всё более определялось не стратегическими целями государства, а интересами ведомств. Отрасли промышленности обособлялись по ведомственному признаку, укреплялась корпоративная иерархическая структура и независимость самих ведомств по отношению к государственным органам централизованного управления.

Министерства начали формировать замкнутые «технологические империи». Например, министерства автомобильной, угольной, химической промышленностей, металлургии и другие потребители продукции машиностроения стали развивать собственное производство роботов, электронных компонентов, специализированных станков и автоматических линий, — и это только усиливало дефицит ресурсов. Появлявшиеся инновации вели не к перестройке структуры народного хозяйства с его удешевлением, а как бы «накладывались» на старую структуру и вели к удорожанию.

Эта тенденция вела к превращению ведомств в замкнутые организмы, а значит, к разрушению государства. Подобно этому, если в живом существе каждый орган начнёт оптимизировать своё функционирование, не интересуясь проблемами всего организма, то такой организм теряет жизнеспособность.

В 1970-е годы произошло соединение ведомственности с местничеством — сплочением хозяйственных, партийных и советских руководителей на местах, как правило конфликтующих с интересами центра и других регионов. В национальных регионах (союзных и автономных республиках, областях и округах) местничество принимало национальную окраску. Со временем республиканские элиты настолько окрепли, что центр уже был не способен посягнуть на их власть и интересы. Негласно, под лозунги интернационализма, проводились вытеснение русских кадров и обеспечение преимуществ не всех нерусских народов, а лишь статусных наций. (Позже это в полной мере выявилось в ходе перестройки.)

Образование региональных элит, включающих в себя и работников аппаратов разных ведомств, и работников местных органов власти, породило новый тип политических субъектов — номенклатурные кланы. Началось неявное пока разделение страны. Началась деградация государственности.

Происходящее было не следствием ошибок или злой воли, а результатом процессов самоорганизации. Разница в том, что до 1953 года государство постоянно держало ведомственные и местнические противоречия в центре внимания и регулировало ситуацию, исходя из общих целей. В ходе десталинизации были ликвидированы те небольшие по размерам или даже невидимые элементы государства, которые вели системный анализ всего происходящего, и в последующие годы именно из-за утраты системности начался развал единого, как сейчас говорят, «экономического пространства».

В годы сталинских репрессий состав правящей элиты постоянно менялся — на смену репрессированным выдвигались новые кадры, которые, в свою очередь, подвергались репрессиям. В следующий, хрущёвский период, репрессий не было, но в ходе постоянных реорганизаций и управленческих экспериментов шла ротация руководящих кадров, перетряска правящего слоя. Новое руководство КПСС, пришедшее к власти в середине 1960-х, создало стабильный, несменяемый слой партийно-государственных чиновников.