Почти англичане - Шарлотта Мендельсон

– Что?

– Гай, ну, Гай, мой приятель, Гай.

– Ну, и что с ними?

– Это его отец. Нет, не надо так… правда. Он эксперт, дал мне дельный совет. Я вообще не хочу в Кембридж. Не смотри на меня так. Ну, пожалуйста, мам. Нет, правда, он… – Марина так часто повторяла про себя эту речь – и неважно, что с прошлого вечера в ней не осталось ни капли смысла. – Ты пойми…

Мама берет ее за плечо и легонько встряхивает.

– Милая, – говорит она. – Послушай, что я тебе расскажу.

Конечно, нужно все выложить. Фаркаши правы: есть вещи, о которых детям не следует знать, но тут уж деваться некуда. Во всяком случае, она пробует.

И, разумеется, терпит провал. Это мысли о Петере сбивают с толку или все дело в том, что Лора плохая мать? Поначалу Марина думает только о том, чтобы оправдать семейство Вайни: их изысканность, стиль, элегантность. Они никогда не глотают слоги.

– А я разве глотаю? – спрашивает Лора.

– Постоянно, – сердито отвечает Марина. – Я все время пытаюсь… тебе напоминать. Тогда и люди стали бы серьезней к тебе относиться.

Со сверхматеринским усилием Лора берет себя в руки и, вместо того чтобы обрушиться на дочь, говорит:

– Солнышко, ты, кажется, не понимаешь. Речь о твоем деде. О том, как с ним обошлись.

У Марины озадаченный взгляд. Она действительно ничего не знает. Лора объясняет, как может, истоки семейного бизнеса Вайни…

– Ах, «Астон», – беспечно говорит Марина. – Они мне рассказывали. Ты тоже слышала? Это очень…

– Да, «Астон», – подтверждает Лора. – Выходит, ты знаешь. Даже не верится, что старый добрый «Астон», все эти носочки с ромбиками и кожаные пояса из «Харродз»…

– Ого, так мы владели этой фирмой?

– Нет. Нет. Вряд ли. То есть я не уверена.

Лора вновь пускается в объяснения: украденное наследство, дружба, предательство, случившееся полвека назад среди кукурузных полей и берез, которые никто из них никогда не увидит.

– Кажется, – говорит она, – они продолжали дружить даже после того, как Вайни достался бизнес твоего дедушки, который они превратили в «Астон» и сделали знаменитым. Видимо, в какой-то момент им снова понадобились деньги. Это было в семидесятых.

– Когда я уже родилась?

Марина от волнения полирует очки. Лора думает: «Я могу сейчас же сказать ей, чего нам стоят постоянные потери контактных линз. Нет, разумеется, не могу. Бедная девочка».

– Да, – отвечает она. – Ты была очень маленькой, но уже родилась.

– Это был дедушка Гая?

– Ну, да. И его отец; в этом-то и проблема. Кажется, Золтан… он одолжил ему кучу денег. Ты не подумай, мы не хотим тебя беспокоить такими вопросами, с деньгами у нас все хорошо, правда. Замечательно. Но в те годы «Фемина» процветала, а они были старыми друзьями, и…

– Но почему они дружили после того, как…

– Знаю. Я тоже об этом подумала. Это из-за Рози. Бабушка Вайни, Маг… Магдолна, Пегги, та, что основала «Астон», она была…

– Англичанкой?

– Нет. Она была лучшей подругой Рози. Золтан и Тибор, которые сами крепко дружили – катались вместе на лыжах и прочее, – женились на двух подругах: Рози и миссис… на этой Магдолне. Жужи сказала, что Рози ее любила. Я спросила: «Почему?», а Жужи ответила: «Потому что она была очень красивая».

Марина хмурится.

– Ты уверена?

– Да, знаю. Но это правда. О, вот еще, подожди. Вайни тогда назывались как-то по-другому, Шол, Сол… Ну, неважно. А потом что-то разладилось.

– Что разладилось?

– Сёл… все-таки Сёл… Она не сказала. Может, кто-то из братьев Золтана…

– У него не было братьев.

– Были.

– Нет, не бы… Они же никогда об этом не рассказывали. А-а, ясно… – говорит Марина. – Ну и ну. И когда они… Сколько их было?

– Кажется, трое. Неважно. Не думай сейчас об этом. Главное, что Вайни… похоже, они не вернули деньги. И «Фемина» обанкротилась. Магазин перешел к миссис Добош. Она с самого начала была замешана. Она всех знала.

Нужно рассказать, от чего умер Золтан, о совпадении и странном молчании вокруг его смерти. Нет, не сейчас. У Марины измученный вид.

– Подожди, – тихо говорит она. – Так они все были кузенами?

– Скорее всего, нет. Нет. Жужи сказала бы.

– Попробуй вспомнить. – Марина выпрямляется. – Ой… Это ведь значит, что мы, или я – родственники Вайни. Так ведь?

– Милая, разве это важно?

Марина опускает глаза.

– Ну, да.

– Ох… Понимаю.

Они задумываются, а потом Марина, очнувшись, говорит:

– Невероятно. Они оскорбили мою семью…

– Солнышко, это же… Честь тут совсем ни при чем. Разве нет?

Марина отмахивается. Лишь сейчас Лора замечает мешки у нее под глазами. Она только что носом не клюет, совсем как младенец. Что случилось прошлым вечером? Где она ночевала?

Взрослая жизнь требует или терпения, или самоотверженности – умения задавать непростые вопросы, смело встречать боль. У Лоры нет ни того, ни другого, поэтому она медлит.

– Я, – говорит Марина, закидывая ноги на матрас, – хочу немного отдохнуть.

– Постой, подожди минуту.

Лора выбегает в коридор. Почти все спальни открыты и пусты, но в какой-то ванной она находит несколько убогих полотенец на ледяном радиаторе.

– Приподнимись, – говорит она и раскладывает полотенца на матрасе. – Вот так. Ты правда не заболела? – Она накрывает Маринины ноги своим плащом. Как странно, не сотрясение ли? – Можно найти врача…

Но Марина уже закрыла глаза.

Поэты – мужчины, – которые писали о спящих детях, понятия не имели, что, наблюдая за ними, чувствуешь не любовь, а боль. Когда Лора смотрит на дочь, ее сердце сжимается при мысли о будущем горе. Она бы вечно любовалась изгибом щеки и длинными ресницами, но не может выбросить из головы ужасы: болезнь, лихорадку, смерть. Чертов Оден.

И вот, украв монетку из Марининого стола, она на цыпочках идет вниз, и хотя ни Петер, ни Сьюз, никто не берет трубку, разговор все-таки происходит – у нее в голове.

«Из-за этой истории с Вайни и Золтаном, из-за тяжкого бремени старой вражды, ожиданий, обид – из-за этого ты ушел?»

«И – я тебя люблю».

«И – Пит, у меня задержка».

Когда чуть позже Марина и Лора покидают Вест-стрит и через площадь и Гартские ворота проходят во Двор основателя, солнце светит вовсю. Руины и старые стены аббатства блестят от влаги; и осыпавшийся цемент, и каждое пятнышко лишайника залиты светом, как на съемочной площадке. Наверняка поют птицы, но их щебет не слышен за весельем кумских родителей. Белки, мыши и крысы из мусорных баков – вся ползучая живность попряталась.