Очищение - Олег Верещагин

Собственно, это уже были важные сведения. Кажется, Игнат подумал о том же, потому что негромко сказал, отпив из фляжки и прополоскав бесшумно рот:

– Почти половина их «гарнизона» днем отсутствует… Пить будешь?

Женька кивнул. Попил тоже, но из своей, чтобы все было честно. Фляжки у дружинников были кожаные литровые, круглые, копии традиционных английских. Большие их запасы нашлись в магазинах сети «Экспедиция» – фляжки оказались легкими, нешумными и удобными и быстро завоевали популярность.

– Тут без потерь не удастся, – Женька кивнул в ответ на слова Тараса. – Слишком все раскиданы. Вот знаешь, мне как-то этих, из школы, не очень жалко. – Шалаев брезгливо поморщился. Женька усмехнулся. Тарас тихо хлопнул себя по лбу: – А, ты ж сам в такой учился…

Женька опять кивнул. И невольно передернулся. Написал финкой на земле:

«ТАМ КУПЛЕНЫХ ПОЧТИ ПОЛОВИНА

ОНИ ВОБЩЕ НИЧЕГО НЕ ВИНОВАТЫ».

И стер написанное. Тарас пробормотал:

– Да это понятно… Дальше пойдем? До поворота с километр, нашим работу еще перебьем.

Разведать точно подходы к школе и по возможности расположение постов должны были две другие группы.

Женька не ответил. Он подумал, что в окрестностях есть одиннадцать живых – даже еще более многолюдных, чем до войны – деревень. И что Ващук не забирал у местных оружие, как это сделал Балабанов.

И что никто в этих деревнях даже не чухнется, когда у них под носом горстка… нет названия, нелюдей, наверное… издевается над тремя сотнями ребятишек. Да нет, тоже очень мягкое и маленькое слово – «издевается». Разве это все – издевательство? Может, деревенские боятся тех бандосов, которые ездят «на курорт» к Ващуку? Боятся за своих детей? Может, это и правда все оправдание? Но тогда мы должны были бы сидеть во Владике, и все.

А эти дети? В деревнях? Неужели им все равно, что… или они тоже научились трезво оценивать положение дел? То есть трусить?

Вообще, надо ли тут тогда кого-то спасать? Надо ли это вообще?!

Может, и не надо, решил Женька. Но тогда если не спасать, то – уничтожать. Просто во имя справедливости, если уж на то пошло.

Он вздохнул и мотнул головой: «Возвращаемся!»…

Хотя уже потихоньку начинало темнеть, вернулись еще не все группы разведки. Но это не успело обеспокоить Женьку, потому что в лагере были гости. Трое молодых мужиков и один почти старик – в камуфляжах, поставив под руку разнокалиберные ружья, сидели около экранированного костра и вели беседу с Романовым. Неподалеку – среди порученцев – Женька увидел девчонку своих лет. Симпатичную, хотя тоже одетую в камуфляж и с ружьем за плечами.

Тарас доложился Романову, а Женька присел рядом с ним. Прервавшие разговор гости (точней, говорил только пожилой) с интересом окинули мальчишку взглядами, но без особого удивления. Потом старик опять заговорил:

– В общем, ты понял. Живем, как на вулкане. Тут все про всех все знают. И получается статус-кво. – Женька не знал этих слов, но они ему не понравились. – Мы их не трогаем, они нас. Но мы и сделать ничего не можем. И они с нами – тоже. Однако у них козырь – поднакопят банды силу и даванут по нам. А у нас союзников нету. Искали – не нашли. С одним-то Сладенькой… это так Ващука у нас окрестили… мы бы справились. Напряглись бы и справились. Но ведь налетят сразу. И пойдет месиво. И все под замес. И наши же соседи завоют: «Из-за вас все!»

– То есть про школу эту вы все знаете, что где, где сколько? – уточнил, как видно, уже говоренное Романов.

– Знаем, – кивнул старик. – Ты пойми, я не оправдываюсь. Я информирую. Если кому оттуда убежать удается – мы не выдаем. Да и не ищут их у нас, остерегаются. Вот они много рассказали, эти ребятишки. Но это вот за год почти таких удачных побегов было с десяток. И все. Сначала было – тишком отбили два каравана… ну, рабов. Человек двадцать освободили. Потом уже больше не осмеливались – охрана стала больше, шуму будет много. И вот если все у вас так, как ты говоришь… – старик погладил круглую седую бороду, – а я вижу, что вроде так, – то мы к утру тишком соберемся и вместе, как боги дадут, эту историю закончим. И Ващука закончим тоже.

– Согласен, – кивнул Романов.

Старик прищурился вдруг:

– А не быстро? А если мы – ловушка?

– А я могу назвать, в какой деревне и в каком доме ты живешь, – так же иронично, в тон, ответил Романов. – И как тебя зовут, хоть ты и не назывался. Вот – как это у вас говорится? – родового твоего имени – не знаю, увы. Но чур Перунов у тебя стоит на заднем дворе под…

– Ловко, – перебил Романова, не скрыв удивления, старик. – Это как ты?

– А когда внучка твоя с моими ребятами встретилась, за ней и проследили, пока она за тобой бегала. Уж извини.

– Еще раз ловко, – признал старик и крякнул под тихий смех своих спутников. – А я думал – в лесу ловчей ее в округе никого нету.

– Так мы ж не местные… – жалобно сказал Романов.

* * *

Любую банду – что бы она о себе ни думала и как бы она себя ни именовала – рано или поздно фатально подводит замешанное на наглости расслабление. Кроме того, отсутствие сопротивления неизбежно порождает трусость, слабо прикрытую понтами; в этом одно из главных отличий бандита от воина как боевых единиц.

Само нападение, думал потом Романов, не стоило подготовки к нему. Все получилось быстро и бескровно. Телеги с рабами и охраной, разъезжавшиеся с утра пораньше на работы, бесшумно, мгновенно перехватывали по одной местные (их собралось около полусотни, все – отлично снаряженные и неплохо вооруженные). Когда этот довольно долгий и такой же безопасный, как убийство тараканов, процесс был закончен, четыре ударных группы дружинников за три минуты захватили всю территорию школы, кроме основного корпуса, заблокировав внутри зданий детей и захватив или ликвидировав тех «хозяев», которые там находились.

И вот тут поднялся шум. Просто потому, что группа, захватившая большой карцер, не выдержала. Романов потом побывал там и не любил об этом вспоминать. А дружинников вполне понимал. Собственно, это был не просто и не только «обычный» карцер, а большая и со вкусом обставленная тюрьма-пыточная с налетом аттракциона для желающих поиграть в господ по старинке. Как раз в одной из таких «ролевых комнат» дружинники и застали невзрачного мужичка и пятерых детей, двух мальчиков и трех девочек по восемь-десять лет.

Кто был мужичок – так и осталось полностью неизвестным. Но именно при его убийстве дружинники нашумели. Сильно.

К счастью, Романов понял все сразу и отдал команду атаковать под прикрытием огня всех «тачанок», заранее выведенных на огневые позиции. Из-за этого сразу погибло несколько малолетних рабов, занятых работами на большущем благоустроенном дворе, – даже непонятно было, кто их убил.

А спохватившаяся охрана оказала неожиданно яростное сопротивление. Из окон второго этажа основного здания школы бил десяток самозарядных ружей и два пулемета, летели гранаты. Но это сопротивление не было профессиональным – скорей оно напоминало игру в войну. О боги, подумал Романов, лежа за воротным столбом, а ведь они, эти парни, на самом деле просто играют. Даже сейчас. Они играли в рабовладельцев, в суперменов, теперь играют в войну. Все было решено очень быстро и даже без дальнейшего участия «тачанок». Снайперы взяли на прицел каждую огневую точку, просто не давая никому высунуться. Под прикрытием «ПКМ» через двор совершили бросок дружинники и группа местных. Внутри школы еще с полминуты слышались выстрелы. Потом очень обыденно вышедший на крыльцо Сажин, командовавший атакой, потянулся, сплюнул в красивую урну слева от ступеней и махнул рукой, зычно крикнув: