Голос крови - Том Вулф

– Как пишется?

Сви-уп-бульк, сви-уп-бульк – резиново чмокает младенец у нее на руках.

– Л-а-н-ть-е. Она французская, как Бувье.

:::::: Что еще за бувье? Зараза, поди, что-нибудь такое, о чем, типа, знает todo el mundo.::::::

Но не успевает он раскрыть рта, спросить о бувье или о чем ином, как Жислен с алебастровым лицом спрашивает:

– А я… арестована?

На «арестована» голос у нее пресекается. Губы дрожат. Кажется, она вот-вот расплачется.

Ах, рыцарь чувствует себя куда как галантным и даже где-то в чем-то благородным.

– Нет, ни в коем случае, – отвечает он не без важности. – Все зависит от того, зачем вы здесь оказались. Это вы и должны мне сообщить. Но должен предупредить: для вас будет лучше, если вы расскажете всю правду.

Глядя большими глазами Нестору в глаза, она говорит:

– Я из «Саус-Бич фонда».

«Саус-Бич фонд»…

– Что такое «Саус-Бич фонд»? – не понимает Нестор.

– Мы волонтеры. Работаем со службой опеки, стараемся помогать семьям из бедных районов, особенно детям.

– Семьям? – уточняет Нестор тоном тертого копа. – Это же наркопритон. Тут полно торчков.

Едва это слетает с его языка, Нестор уже понимает, что слишком загнул, а всё затем, чтобы впечатлить эту лилейно-белую малышку, – а у торчков семьи не бывает. У них только зависимость, и ни о чем другом они даже не думают. Семьи?

– Что ж, сэр, вам об этом известно больше, чем мне, но я думаю, а я не в первый раз сюда прихожу, и знаю, что дети тут есть, у некоторых, и о них заботятся.

До «чем мне» Нестор не дослушал. Он не услышал ничего после «сэр». Сэр? Он не хочет, чтобы она звала его «сэр». «Сэр» означало бы, что она считает его чужим, неприступным и чопорным, как если бы он был намного ее старше. Однако нельзя же взять и попросить ее обращаться по имени, правда… «Инспектор» было бы лучше, чем «сэр», но как станешь ее – да хоть кого – наставлять на эту тему, не показавшись официозным придурком?

В общем, остается просто спросить:

– Если это семья, то где мать?

С дрожью в голосе:

– Ее мать содержится в лечебнице для наркоманов «Ист-рок» с самого ее, – Жислен взглянула на младенца, – рождения. Знаете «Ист-рок»?

– Еще бы, – отвечает Нестор.

«Ист-рок» он знает и удивлен. «Ист-рок» – это фешенебельная лечебница для рафинированной публики.

– Как ее взяли в «Ист-рок»?

– Мы, ну, то есть «Саус-Бич фонд», вмешался. Ее собирались отправить в исправительное заведение для наркоманов.

– Как это «вмешались»?

– В основном действовала наш президент Изабелла де ла Крус. Она, я полагаю, знает многих людей.

Об Изабелле де ла Крус слыхал даже Нестор. У ее мужа Паоло – крупная судовая компания. Изабелла постоянно мелькает в газетах на групповых фото того типа, где все стоят в ряд и скалятся неизвестно чему.

– Ну а вы каким здесь боком? – спрашивает Нестор.

– Я волонтер, – отвечает Жислен Лантье. – Наша ответственность… ну… присматривать за детьми из э-э-э… неблагополучных семей. Терпеть не могу определение «дисфункциональный». Очень часто, как в этом случае, – она вновь бросает взгляд на свою маленькую заботу, – живут с родственниками, обычно с бабкой, но могут быть и приемные родители. Эта вот – на попечении бабки, чья личность вам уже знакома.

– Но это не та здоровая тетка, которая все орет на сержанта, чтобы засунул… бранит сержанта…

Дрожащие губы Жислен трогает несмелая полуулыбка.

– Боюсь, что так.

Нестор заглядывает в сумрак притона. Вон она, метрах в трех от дверей, языкастая матрона. В полутьме Нестор узнает ее прежде всего по могучим телесам. Гарсия допрашивает ее… вроде как. Но видно, что говорит только она.:::::: Что это за штука у нее в руках? Ба, айфон! А это ведь, по идее, самый нищий район Майами – и у всех айфоны.:::::: Нестор вновь оборачивается к девушке.

– Но Жислен, ребенка-то держите вы, а не та матерщинница.

– О, я просто ненадолго подменила. У нее на руках еще двое ребят одной из ее дочерей. Всего пять. Моя работа – навещать их пару раз в неделю, проверять, чтобы о детях заботились, в разных смыслах: опека, внимание, ласка, сочувствие… понимаете…

Нет, он не понимает. Нестора смущает ее литературная речь. Она сыплет словами типа «опека», «внимание» и что там еще как ни в чем не бывало. Магдалена умница, но так говорить не умеет. А еще у этой девицы такая манера выражаться, которая смущает Нестора: у нее выходит грамотнее, чем выразился бы он. Она сказала «как в этом случае» вместо «как этот вот ребенок». Или она говорит «чья личность». Да кто в этом сраном Овертауне скажет «чья личность»? «С бабкой, чья личность вам уже знакома», – сказала она вместо «которой личность».

– Ладно, вы волонтер «Саус-Бич фонда». Вы в Саус-Бич живете?

– О фонде я узнала случайно. А живу в общежитии Университета Майами.

– Вы там учитесь?

– Да.

– Что ж, мне понадобится точный адрес и телефон на случай, если нужно будет с вами связаться.

– Со мной связаться?

Она, похоже, снова испугана, как в начале разговора.

– Тут серьезный случай, – поясняет Нестор. – Мы уже арестовали там троих подонков.

Он машет в сторону комнаты.

Жислен молча смотрит на него… долгая пауза… потом, робко:

– Они молоды. Может, есть еще надежда?

– Вы знаете, чем они тут занимались?

Жислен сжимает губы так, что их совсем не видно. Вся ее мимика и поза указывают на то, что да, она знает, чем тут занимались. О том же говорит и затянувшееся молчание…

– Мы не спрашиваем ни о чем, кроме состояния и нужд детей. Ни о чем ином мы не судим. Будь оно не так, нас бы никогда…

– Состояние и нужды?! – не выдерживает Нестор.

Он выбрасывает руку в сторону дома, указывая в глубь комнаты.

– Бог мой, да тут наркотой торгуют!

– По крайней мере, здесь они с людьми своей крови. По-моему, это очень важно!

Впервые она осмеливается немного повысить голос.

– Ее бабка, – Жислен опускает взгляд на ребенка, прижатого к груди, – там, пусть она и не лучшее окружение. Ее единоутробные братья там. Отец, хотя он, надо признать, и глядеть на нее не хочет.

– Отец?

Жислен, кажется, испугалась пуще прежнего. Голос опять дрожит.

– Да… Вы сейчас… с ним… дрались.

Нестор теряет дар речи.

– Вы… этот кусок… Своя кровь? Вы думаете… эти… да у этого организма никакого понятия о морали! «Никакого сострадания», как говорят в суде, – да он сволочь, наркодилер! Да он скорее ей голову бы открутил ради смеха, – Нестор скользит взглядом по девочке, – чем посмотрел бы на нее! Он животное, Жислен! Боже мой!