Выбор оружия - Иэн Бэнкс

— Сэр, мы понимаем ваше состояние, насколько напряжены ваши нервы. Вашу сестру держат…

— Это не имеет никакого отношения к делу, Свейс. Вы оскорбляете меня, подозревая, что я нашёл причину отложить атаку из-за своей родственницы. Мои соображения таковы: враг превратил корабль в неприступную крепость, бросать на него самолёты или начать артиллерийскую дуэль более чем глупо. Следует дождаться зимнего паводка, когда наш флот сможет преодолеть устье и канал и сразиться со «Стабериндо» на равных.

— Сэр, — не отступал Свейс, — как ни тяжело нам не соглашаться с вами, тем. не менее, мы…

— Вы будете молчать, командир Свейс, — ледяным тоном приказал он. Тот шумно сглотнул. — У меня достаточно забот и без того, чтобы выслушивать весь этот бред, которые мои старшие офицеры почему-то считают выработкой стратегии и тактики…

Некоторое время слышался только отдалённый шум двигателя. Свейс выглядел потрясённым, его лицо блестело от пота; другие двое офицеров изучали ковёр на полу. Автомобиль тем временем выехал на шоссе и, взревев, увеличил скорость.

— Сэр, я готов по…

— Сделайте одолжение, — прервал он Свейса. — Я всего лишь прошу поступать так, как вам положено. Пусть не будет никаких разногласий, давайте всё-таки бороться с врагом, а не друг с другом.

— … покинуть ваш штаб, если вы этого желаете, — закончил прерванную фразу офицер.

Напряжённое молчание, казалось, наложило отпечаток на искажённое отчаянием лицо Свейса, на неподвижно-напряжённые позы двух других командиров — словно холодное дыхание зимы, до которой ещё оставалось целых полгода, ворвалось в машину. Ему так хотелось закрыть глаза, но он не мог позволить себе подобной слабости и не отводил взгляда от сидевшего напротив офицера.

— Сэр, вынужден сказать, что не только я не согласен с вами. Верьте мне, мы глубоко преданы вам, всем сердцем — так же, как и своей стране. Но именно поэтому считаем своим долгом защитить вас… предостеречь от неверных решений и ошибочных ходов.

Свейс умоляюще сложил руки. «Воспитанный человек не станет начинать фразы с „но"«, — вяло подумал он.

— Сэр, если вы хоть немного цените своих командиров, подумайте ещё раз, прежде чем совершать необдуманные поступки. Вы можете отдать меня под трибунал, разжаловать, расстрелять, но… подумайте, пока есть время.

Они сидели неподвижно, в то время как автомобиль стремительно нёсся вперёд, подпрыгивая на ухабах, виляя вправо или влево, когда приходилось объезжать воронки. Наверное, со стороны, подумалось ему, мы напоминаем закоченевших мертвецов.

— Останови машину, — услышал он свой приказ.

Палец его уже нажимал на кнопку интеркома. Автомобиль загромыхал, переходя на другую передачу, и спустя мгновение наступила тишина. Он открыл дверцу. Свейс сидел с закрытыми глазами.

— Вон, — велел он ему.

Порыв ветра угрожал захлопнуть дверцу, поэтому приходилось её придерживать. Свейс медленно вылез из машины. Офицер как будто мгновенно состарился и стал ниже ростом. Какой-то миг он стоял на тёмной обочине дороги, конус света лизнул его по лицу, а затем темнота поглотила его.

— Поехали дальше, — приказал водителю Закалве.

Они мчались дальше, уходя от зари и от «Стабериндо», чтобы его пушки не могли настигнуть и уничтожить их.

Они нисколько не сомневались в победе. Весной у них будет ещё больше людей, техники, вооружения. Что до «Стабериндо», то он скрывался в морской дали, страдая от нехватки горючего, и поэтому не представлял никакой угрозы. Но потом Элетиомел взял линкор на буксир и потащил его по затопленным половодьем каналам к пустовавшему доку, который расширили с помощью взрывов.

Советники Закалве высказали предположение, что из судна выкачали воду и закачали бетон, к тому же создали между бетоном и металлом какую-то амортизационную подушку — иначе огромные пушки давно растрясли бы судно на куски.

Разумеется, «Стабериндо» не представлял собой неприступную крепость, хотя был теперь непотопляемым, и ценой огромных потерь его можно было взять. Вне всякого сомнения, на корабле имелись достаточные запасы боеприпасов и продовольствия, судно могло продержаться достаточно долго, не исключали также возможности решительных действий со стороны Элетиомела.

Закалве предоставили полную свободу действий. Солдаты и командиры поступят так, как прикажет он, политики и церковь поддержат любые его планы. В этом отношении он чувствовал себя как никогда надёжно. Но что ему следует предпринять? Когда-то он предполагал создать идеально вымуштрованное войско и передать его молодому военачальнику, чтобы продолжались традиции чести, послушания и долга. Но ему пришлось воевать с армией, большую часть которой составляли соотечественники, а возглавлял её человек, которого он считал другом и чуть ли не братом. И поэтому приходилось отдавать приказы, означавшие гибель для множества солдат; сотнями, тысячами посылая на верную смерть, просто чтобы закрепиться на какой-то важной позиции, защитить жизненно необходимый населённый пункт. При этом гражданское население тоже несло потери; наверное, основную массу потерь в кровавой бойне составляли обычные люди — ради которых, собственно, они и сражалась.

Он пытался остановить эту бойню, хотел договориться с самого начала, но каждая из сторон соглашалась заключить мир только на тех условиях, которые были выгодны ей. А у него не было реальной политической власти. Оставалось только сражаться — что он и делал, причём наилучшим образом, так что сейчас до победы оставался один шаг. Но какой? — неизвестно. Больше всего ему хотелось спасти сестру — пожалуй, только ради этого и стоило воевать, а не ради туманных идеалов. Слишком дорогой оказывалась цена — мёртвые глаза, кровь, ставшая землёй, исковерканные тела и души. Жизнь любимого человека — вот что необходимо было сейчас спасать, и это удерживало его на грани между безумием и здравым смыслом, частично снимало с него так остро осознаваемую вину за гибель многих тысяч людей на полях сражений и рядом с ними.

Он ждал, сдерживая своих командиров. Ждал, как будет действовать Элетиомел.

Автомобиль нёсся мимо тёмных окопов, зарытых по самые башни танков, зачехлённых пушек, замерших грузовиков… Хорошо бы ехать, не останавливаясь, в пустоту, в никуда. Командиры хранили молчание; он погасил свет в салоне, опустил светомаскировку на окнах и смотрел, не отрываясь, на проносившиеся мимо тёмные деревья под стальными рассветными небесами. Пусть рассвет переходит в день, а день в ночь, пусть отчуждённо молчат преданные тебе люди — он надёжно обосновался в надире своих страданий, со странным удовольствием осознавая, что хуже теперь уже стать не может.

Машина замерла перед воротами замка — когда-то здесь располагался штаб Элетиомела, а теперь — его собственный — и проследовала во внутренний двор. Пока он шёл к себе в апартаменты, его донимали подробностями тылового обеспечения и данными разведки, донесениями о незначительных стычках, просьбами гражданского населения и прессы. Он велел разобраться со всем этим младшим командирам, а сам, перескакивая через две ступеньки, добрался до своего кабинета — войдя, крепко зажмурил глаза и прислонился к дверям, все ещё сжимая бронзовые ручки, упиравшиеся ему в поясницу.