Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

На поле перепуганный латинос в трениках «Никсов» панически зарылся лицом в свою коробку. Он все раскидывал бесплатные сувениры, свои мирные дары, дергаясь от боли всякий раз, когда дротик попадал в руку или спину. Наконец сдался, поднял коробку и метнул содержимое в толпу. Затем нацепил коробку на голову и ретировался. Юноши припустили к выходу, и весь стадион разразился восторженным гиканьем, а потом завозился, собирая раскиданные трофеи.

– Какая чума! – Карла поправила бюстгальтер. Вела она себя устрашающе, но все равно я не мог не заметить, как роскошна ее бледная грудь над черной тканью. – Да что с тобой такое?

– Что со мной? Я думал, ты, типа, феминистка.

– Ну я же в парней кидалась, правда?

– Ты меня поняла.

– Господи боже мой, это ведь шутка! Ну Джейми же. А если б тут вместо меня Алек был? Я же не дура. Не притворяйся, что ты лучше всех. На Бычьи Бега ездил?

– Эй, полегче, – защищался я. – Бычьи Бега – конференция масонов на «МИГах». Я просто сбежать вовремя не успел.

– Лучше признайся, Джейми, чем себе врать. Ничего хуже нет, чем…

– Чем что?

– Ничего. Забудь.

В перерыве третьей четверти одного зрителя вызвали покидать штрафные. Если попадет пять из десяти, а потом один раз с трех метров, получит внедорожник, а завтра вся аудитория сможет обменять корешки билетов на бесплатную пиццу любого размера в городских пиццериях.

Мужик бросал мяч, а две заводилы в мини-юбках стояли по бокам с постерами сети пиццерий и производителя автомобилей. Первые два раза доброволец промазал, и толпа злобно зашикала – ну как же, все мы рисковали шестидюймовой лепешкой из микроволновки[190].

На третий раз он вообще промахнулся мимо кольца и щита – зрители зафыркали и повскакали. Обезумевшая публика улюлюкала, вопила, даже кидалась в мужика дротиками. Понятное дело, он так ни разу и не попал, и орган разразился нестройной лузерской музычкой. По пути на свое место, однако, мужик сграбастал одну заводилу и смачно поцеловал в губы. Толпа приветствовала такую доблесть, а девчонка в омерзении пыталась улыбнуться.

– Типично, – сказала Карла. – Ритуальным изнасилованием возместить собственное унижение.

– Теперь ты против? – Ага, я застал ее врасплох. – Когда женщину обидели?

– Когда женщину обидели без ее участия.

– Да ладно, – не отступал я. – Ты непоследовательна.

– Ну засуди меня, – ухмыльнулась она. – Или иначе мне урок преподашь? – И она подмигнула.

К концу матча у «Никсов» двадцать шесть очков опережения, как водится, превратились в два очка отставания. Последний таймаут объявили всего за одиннадцать секунд до конца игры, и когда баскетболисты возвращались на поле, на цифровом табло возник графический децибелметр, увенчанный словами «Громче».

Толпа заорала, а децибелметр фиксировал рост шума. Карла тоже вопила. Но я заметил: колебания графика совсем не соответствовали реальной громкости.

– Это лажа! – крикнул я.

– Где?

– Анимация. Это не настоящий децибелметр. Мультик, стрелка в записи.

– Ну и что? Люди-то орут.

И то правда. Искусственный счетчик довел публику до истерики. Окончательно свихнувшись, зрители затопотали. И внезапно распаленные технологиями болельщики стали превращаться в быков. Не все, однако немало. Ну да, я своим мозгам больше не хозяин. Я сосредоточился на счетчике – как он не рисует настоящий галдеж. Наконец анимация взорвалась мозаикой разноцветных квадратиков, которые постепенно склеились в логотип «Синаптикома». Ну конечно. Чей же еще?

Я так увлекся децибелметром, что пропустил финальный бросок – с трех метров, «Никсы» выиграли. Спасибо, хоть зрительские головы пришли в норму.

По битком набитым лестницам мы целых полчаса пробирались наружу, к столпотворению лимузинов. Черная машина, которую я заказал, ждала нас на углу 24-й улицы, благоразумно удалившись от сумятицы. Можно прогуляться и обдумать и/или обсудить, переспать ли нам.

Мы шли по темнеющим улицам. Карла взяла меня за руку. Из офисов после вечернего бдения еще разбегались люди. Истерзанные, опустошенные, они волокли портфели и косились на часы. Любая женщина – в остроносых туфлях, любая морщилась при каждом шаге. Мужчины в развязанных галстуках и с расстегнутыми воротниками как никогда казались пленниками обмундирования. Хорошо, что я не тронул ни галстука, ни пуговиц. Словно джентльмен, что развлекается вечерами, а не Дилберт[191]по дороге из конторы.

Возле универмагов мы остановились полюбоваться витринами с модой весеннего сезона. Сплошь королевское величие. В одной витрине манекены играли в теннис, а слуги наблюдали. В другой принцессе надевали комнатные туфли.

– Я раньше фантазировала, будто меня удочерили, – наконец сказала Карла.

– Правда? – Интересно, какая связь между ее детством и модой.

– Мне, видимо, трудно было поверить, что я по правде с Гранд-Конкурса. Отпрыск уборщицы и ее мужа-макаронника[192].

– Жестковато, не находишь?

– Не знаю. А тебя твоя национальность не достает? – Разумно.

– И ты думала, тебя удочерили?

– Ну… – Она поскребла чистыми белыми «адидасами»[193]об асфальт. – Не знаю даже, я верила в это или хотела верить. Лежала по ночам в кровати, пыталась вспомнить, как выглядит моя настоящая мать. Та, что завернула меня в одеяло и оставила в Ватикане, на ступеньках базилики Святого Петра.

– В Ватикане?

– Понимаешь, я думала, мои настоящие родители, родные, были королевской крови. Во всяком случае, мать. И у нее был роман с рыцарем или герцогом. Им пришлось от меня избавиться, чтобы избежать скандала, который свергнул бы целую монархию. И они оставили меня в Ватикане. Меня осенило, когда монашки в школе показывали фотографию базилики. Я поняла, что раньше ее видела.