Ричард Длинные Руки - ландесфюрст - Гай Юлий Орловский

Он засмеялся.

– Эти железнолобые дураки? Да они слышат только бульканье в своих чашах! Да еще в бочках, куда уже повадились за свежим вином.

– Все равно, – запротестовала она, – оставим этот разговор до тех пор, пока они не уедут!

Он покачал головой и сказал уже со злым нетерпением:

– Вы уже давно меня вот так дурачите. Сегодня ночью я приду к вам! И не пытайтесь запираться.

В его сильном голосе звучала такая нечеловеческая сила, что даже у меня по спине пробежал холодок, а бедная Иля застыла, как бедный суслик на задних лапках.

Сенешаль повернулся резко и ушел, а она все стояла и обреченно смотрела вслед, потом по щекам побежали блестящие капельки, оставляя за собой дорожки.

Я качнулся было сразу же подойти и утешить, пообещать защиту, однако она может возненавидеть за то, что застал в такой момент слабости. Если у королев нет ног, то герцогини по меньшей мере не плачут.

Я проследил, куда она плывет, возвышаясь из роскошного платья, что длинным хвостом подметает пол, забежал вперед, вышел из незримности, она вздрогнула, когда я вышел из соседнего зала.

– Ой, сэр Ричард! Как вы меня напугали!

Мне захотелось схватить ее в объятия и прижать к груди, как испуганного ребенка, утешая и уверяя, что никому не дам обидеть, но вместо этого я галантно поклонился и сказал дружески:

– Ваша светлость…

Лицо ее тут же озарилось, даже попробовала улыбнуться, хотя обреченное выражение из глаз так и не пропало.

– Ваша светлость, – повторил я весело и, наклонившись, взял ее безжизненные пальчики, с удовольствием припал к ним губами, чувствуя нежность кожи и тонкий аромат женской плоти. – Как приятно чувствовать себя во власти такой очаровательной хозяйки! Даже в полной власти, так сказать бы…

Она печально улыбнулась.

– Ах, милый сэр Ричард!

– Почему вы грустите? – поинтересовался я. – Что герцог не участвует в вашем веселье? Так мы скоро отправимся в Гандерсгейм, где он отважно и доблестно сдерживает натиск злобных дикарей и наносит в ответ яростные удары! Это разве не веселье?

Она ответила слабеньким голоском:

– Да-да, конечно. Ах, оставьте меня, сэр Ричард… У меня ужасно болит голова…

Я согнал улыбку с лица и сказал твердым голосом:

– Ваша светлость, я не верю, когда голова начинает болеть, прямо раскалываться в нужный момент. Вас гнетет что-то серьезное. Весьма гнетет и даже давит, вы даже горбиться начали! Скажите мне всю правду!

Она отпрянула, попыталась выпрямить еще больше и без того идеально прямую спинку.

Наши взгляды встретились, я улыбался, но ее глаза блеснули слабеньким гневиком.

– Как вы… разговариваете?

Я сказал подчеркнуто твердо:

– Как настоящий, а не картонный сюзерен. Мне вот до всего есть дело. Вы с герцогом мои подданные, признаете это или нет. И я забочусь о вас!.. Говорите, или…

Она спросила с испугом:

– Что «или»?

– Или я поставлю и свою охрану возле дверей вашей спальни, – ответил я, – а кроме того, велю своим людям сопровождать вас всюду. Даже если пойдете в отхожее место! Может быть, это и не самое мудрое из моих распоряжений, но я твердо намерен узнать, что вас гнетет! Возможно, что-то затевается против моих людей? И против меня?

Она молитвенно сложила у груди ладони и смотрела на меня снизу вверх, как испуганный ребенок на строгого родителя.

– Могу поклясться!..

– В чем?

– Против вас ничего!

– Ага, значит, все-таки затевается! А против кого?

Она закусила губу, большие детские глаза начали наполняться слезами. И хотя знаю, что больше поплачет – меньше пописает, однако все-таки женские слезы действуют иногда сильнее, чем даже истошный рев младенца.

– Сэр Ричард, – произнесла она с мольбой, – ну почему вы не можете мне поверить?

– Ваша светлость, – произнес я церемонно, – приставленная к вам стража покажет только мое желание позаботься о вас. Это одобрил бы и герцог, и все, кто вас любит. Так что ваше стремление избегнуть такой простой и ясной защиты… говорит против вас. Вы затеяли что-то нехорошее!

Она заломила руки:

– Он меня убьет! Решит, что это я вас упросила поставить у дверей моей спальни стражу!

– Кто, – спросил я с расстановкой, – он?

Она в страхе огляделась, глаза от ужаса уже как блюдца.

– Вервельд…

Я сказал с удовлетворением:

– Ну, ваша светлость, теперь вы понимаете, что я должен знать все. Иначе велю схватить этого сенешаля и приведу к вам на очную ставку…

Она вскрикнула:

– Нет! Только не это…

Через несколько минут я уже действительно знал все. Вервельд появился при дворе сравнительно недавно, но так умело со всеми общался, что от каждого получал поддержку, хотя нередко потом люди изумлялись, с чего вдруг поддержали этого человека.

Поговаривали, что он искусен в черной магии, однако Вервельд уклонялся от прямых вопросов, только улыбался таинственно. Ему поручали некоторые работы, все выполнял быстро и точно, и как-то все приняли как должное, что он вскоре стал сенешалем всего замка.

Герцог с большим войском отбыл в Сен-Мари в неведомый и загадочный Гандерсгейм, а Вервельд, успев поутолять похоть практически со всеми служанками замка и фрейлинами герцогини, обратил мрачный взгляд на одинокую хозяйку крепости и герцогства Ундерленды.

Пока он рассыпал комплименты, Иля сперва лишь улыбалась, потом морщилась, наконец встревожилась, а Вервельд, чувствуя свою силу и умело манипулируя всеми, начал неспешное продвижение к цели.

Возможно, он нацелился на что-то и повыше, чем просто переспать с могущественной хозяйкой Ундерлендов, не дурак же, чтобы удовольствоваться такой ерундой. Постель как цель – это для юнцов и просто тупых, а Вервельд выглядит так, словно его мозг работает без отдыха все двадцать четыре часа в сутки.

– Надеюсь, – прошептала она в конце печального рассказа, – он испугается своей дерзости… и опомнится!

– Или ему станет стыдно, – сказал я с иронией. – Или вдруг совесть взыграет… Ох, что-то не верю.

Она сказала с упреком:

– В человеке нужно искать хорошее!

– Ладно, – ответил я, – дадим ему шанс. Я буду ждать его в вашей спальне. Если он войдет и осмелится приблизиться к постели – заслужил смерть. Если постоит у запертой двери и уйдет… что ж, спасет свою шкуру. Хотя за намеки и желание влезть в вашу постель… гм… я бы повесил все равно.

Она сказала с упреком: