Комбат против волчьей стаи - Андрей Воронин

— Слушай, как ты меня нашел? Кто меня сдал?

— Да никто тебя конкретно не сдавал, — вполне честно признался Курт, — просто я сообразительный, а ты неосторожный, вот и попался.

— На чем? — спросил Марат.

— На глупости, на самой элементарной глупости.

Зачем ты звонил в Москву?

— Когда я звонил?

Курт назвал число, затем вытащил из внутреннего кармана записную книжку и показал Марату счет за телефонный разговор с Москвой. — — Вот видишь, здесь московский номер. И позвонил ты туда ночью, накануне перед отправлением груза, вернее, груз пошел, и этой же ночью ты позвонил, а о том, что груз привезут и загрузят в тару ты, естественно, не знал.

— Не может быть, — пробормотал Марат.

— Может быть, может быть, родимый. Откуда тебе было знать, когда привезут. Ты узнал, когда пошел поезд, правильно я говорю?

Марат молчал.

— Так вот теперь меня интересует, что ты еще им рассказал?

— Пошел ты! — прокричал Марат и плюнул, но его плевок не долетел до Курта.

Бандит заулыбался.

— А ты дерзкий, грубишь, плеваться взялся А что будет, если я тебе кишки выпущу, а затем подниму вон туда вверх, и кишки станут вываливаться из твоего живота постепенно, под собственной тяжестью, и упадут до самой земли, а ты, Марат, будешь висеть под потолком и смотреть вниз. Хочешь кричи, хочешь песни пой. А кишки будут раскручиваться, вываливаться, может, собака прибежит. Вон Федор говорил, бегает здесь голодный пес, или волки придут и примутся жрать твои кишки, будут тягать их. А ты пока не сдохнешь, будешь на это смотреть.

— Все равно я тебе ничего не скажу.

— Послушай, — говорил Курт ласковым голосом, — ведь мы тебе хорошо платили, ты был не бедным человеком, не таким, как эти задрученные казахи, так что зря ты связался с ментами, ой, зря. Сейчас ты об этом пожалеешь.

— Пристрели меня, — попросил Марат.

— Ну нет, это было бы слишком просто, — произнес Курт и кликнул Федора.

Он прекрасно понял, что Марат ничего не скажет.

Да собственно говоря, тот, наверное, имен с должностями и не знает.

Федор со своим приятелем и коллегой прибежали на голос Курта, как псы прибегают на зов хозяина.

— Слушай, Федор, возьми веревку подлиннее, перекинь вон через ту балку, — Курт ткнул погасшей сигаретой вверх.

Федор задрал голову и посмотрел.

— Это еще зачем? — спросил он.

— Не задавай, Федя, вопросов, ты же знаешь, я этого не люблю, все увидишь. На все свое время, так что давай, и веревку найди покрепче.

— Будет сделано.

Через пару минут Федор вернулся с длинным капроновым шнуром, который лежал в машине и предназначался на случай буксировки «уазика».

— Пойдет? — спросил он у Курта.

— Годится. Перебрасывай через балку.

— Давай я, — сказал широкоплечий мужчина, — я это умею делать.

И действительно, он свернул шнур кольцами, оставил конец в левой руке, а правой несильно размахнувшись бросил веревку вверх по наклонной. Шнур размотался на лету и, просвистел над балкой, свободный конец завис в воздухе в метре от земли.

— Ну что, нормально? — спросил мужчина у Курта.

— Нормально, Монгол, — сказал Курт, — привяжи ему руки, а затем мы его вздернем вверх.

Марат как ни дергался, не смог оказать достойного сопротивления двум дюжим мужикам, те быстро продели свободный конец веревки в руки, крепко связанные до этого.

— Что это ты задумал, Курт? — спросил Монгол.

— А ничего особенного. Просто хочу посмотреть на его морду, когда он увидит свои потроха.

— Чего-чего? — переспросил Монгол.

— Не спеши, все сам увидишь.

Марата приподняли, его ноги оторвались от цементного пола сантиметров на пятьдесят.

— Подождите, не тяните больше, — обратился к своим приятелям-помощникам Курт, — вот что надо сделать.

Он подошел к Марату, разорвал на его груди футболку, затем майку.

— Вот так и будешь висеть, от холода ты не умрешь, осень у вас что-то теплая, даже теплее, чем в Москве, там сейчас дожди, дожди, а здесь сухо, солнышко светит.

— Скотина, скотина, ты! Жаль, что я не могу тебя пристрелить, — Марат понял, что самым лучшим для него будет вывести из себя бандитов, разозлить их до такой степени, чтоб они его сразу убили, пристрелили Но на тех все, что он не выкрикивал, не действовало — Ну ладно, займемся делом, — в правой руке Курта появился нож, щелкнула кнопка и сверкающее лезвие выскочило из рукоятки, украшенной перламутровыми пластинами. Курт подошел к Марату абсолютно спокойно, как опытный мясник подходит к вздернутой за ноги туше свиньи или коровы.

— Ну что, приятель, я же тебе обещал, а свои слова Курт держит. Если что пообещаю, то уж знай, выполню.

— Козел, ты! Урод! — прокричал Марат.

Острое как бритва лезвие ножа вспороло ему живот чуть ниже пупа.

— Ну-ну, спокойно, — глядя на разрез, бормотал Курт.

Марат заскрежетал зубами от боли, злости и собственного бессилия. Он попытался дернуться. Курт резанул еще раз и кишки, вздуваясь, начали выпирать из брюшной полости.

— А теперь поднимите его повыше, метра на полтора, а лучше на два.

Марат кричал от нестерпимой боли, кричал так, что мороз пробирал и Федора и Монгола, даже они были ошарашены такой кровожадностью Курта, таким изощренным садизмом. Но не выполнить его приказ они не могли, ведь было понятно, что иначе подобное может случиться и с ними.

— А знаешь, Марат, — запрокинув голову, говорил Курт, — если бы ты не сделал глупость, то я никогда бы не догадался, что ты стукач. Не надо было тебе звонить из дому в Москву ночью. Ты мог бы прийти на почту заказать разговор, позвонить. А ты спешил, хотел прогнуться перед начальством. Может, надеялся медаль получить или повышение, ты кто лейтенант, старший лейтенант, капитан?

Сизо-сиреневые кишки медленно вываливались из разрезанного живота Марата и опускались все ниже, вначале к коленям, затем к башмакам.

— Ну что, ребятки, пойдем. Пускай повисит, кишки выпадут, прибегут собаки или волки и примутся их жрать. А может, прилетят птицы. Монгол, это правда, что здесь никого нет.

— Да, на пятнадцать, а то и двадцать километров ни одной живой души.

— Вот и славненько, поехали, ребятки. Пока, Марат. Прощай.

Федор и Монгол уходили под истошные вопли Марата, тот терял на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли и тогда затихал, потом приходил в себя и судорожно дергался. Каждое движение его тела приводило к тому, что кишки падали все ниже и ниже.