Злаки Зодиака, или Ижица-файлы - Игорь Чубаха

За спиной оставалась рыжая щетина кустов по канавам, а в канавах вода, черная и жирная, как икра, и, тем не менее, прозрачная, покоящая на дне золото опавших листьев. За спиной прятались в прошлом прокопченный бурьян, синие рельсы, оранжевые от осыпающейся с вагонов ржавчины шпалы и черно-красный щебень, похожий на битый кирпич.

«Припух-припух-припух!..», — выли колеса состава. Здесь же, сверху, волнами шаталось исписанное проводами небо, ветер дергал перепрыгивающего через скалящиеся буферами пропасти с цистерны на цистерну, бегущего по цистернам к тепловозу исаявца еще яростнее. Но если бы только это.

От головы состава навстречу Храпунову отправились две человеческие фигурки. Они умильно, так же как только что исаявец, подпрыгивали и постепенно набирали визуальный размер. И когда расстояние сократилось до одной цистерны, даже сквозь выветриваемые слезы и сопли Максим узнал встречающих. Узнал по сладковатому запаху гниения. Это были Хляст и Чек. Успевшие подпортиться, морды цвета беляшей. Правда, в эту встречу глаза их были широко раскрыты, не моргали, а цвет имели неестественно фиолетовый.

— Я что-то не врублюсь, — притормозив на безопасной дистанции, окликнул Макса Хляст, — Ты за кого? Человек ты теперь, или нелюдь?

— У меня приказ от Богдухана! — пытаясь перекричать грохот колес, не очень то и врал Максим. Но вот подлость, его распирала искренняя приязнь к двум жмурикам — зря он так глубоко вдохнул фонящие приворотные испарения из люка. Его глодала совесть. За то, что вынужден лгать таким симпатягам. Ему было до печеночных колик стыдно за самого себя, ведь вот, прямо сейчас, он будет вынужден спихнуть старых знакомых под откос.

— Гад он последний, хоть я его и люблю всей неприкаянной душой! — недоверчиво затряс шевелюрой Чек, как бы жалуясь старшему побратиму на Храпунова, — Это из-за него меня банкой «Нескафе» шпокнуло. Хотя, если попросит прощение, мы можем взять его в долю и вместе выковырять того противного мальчишку, что заперся в тепловозе!

— Да погоди ты! — отмахнулся Хляст. Некоторое время закрытая пасть Хляста челночно двигалась по горизонтали, будто язык меж зубов ковыряется. Это Хляст размышлял и взвешивал. Затем старшой объяснил свои сомнения, — Разве не чуешь, он уже однажды укушенный? — Хляст был одет в зашмоняный свитер грубой вязки с чужого плеча. Зато на брюках стрелки, пусть брюки и украшенны засохшим бисером грязи и плебейски заправлены в резиновые сапоги. И еще обновка — в гнилом рту клацала стальная фикса.

— Ну и фигли, что обвампиренный? Приглядись, он еще дышит!

— И то верно, — принял подсказку к сведению Хляст и ступил вперед, — Значит, гришь, ты теперь приказы Богдухана раньше нас узнаешь? — на голове старшого насчитывалось еще меньше волос, чем в последнюю встречу. То ли выпали, то ли коротко постригся. Оставшиеся волосы приобрели цвет перезимовавшего стога сена.

По сторонам от мчащейся цепочки цистерн разбегались рыбьи скелеты высоковольтных линий. Уплывали поля, похожие на изъеденные молью лисьи шубы, к горизонту жались, как дым сиреневые, полоски леса.

«Потух-потух-потух!..», — стенали колеса об рельсы. Максим похлопал по карманам в поисках хоть какого-нибудь оружия и достал из широких раздуваемых ветром штанин заветный амулет. Достаточно тяжелый, чтобы, зажатый в ладони, сошел за свинчатку. Игумен легко проделал бы манипуляцию незаметно, но (проклятые флюиды!) не смогла нежная душа дурить таких симпатичных мальчиков.

Морщины на физиономии Хляста сложились схемой метро. На лоб стекла бурая капля, нет, не пота, а гноя. Ветер ее смахнул и промазал в Храпунова.

— Киса, киса, киса… — поманил героя Хляст очаровательным желтым пальцем, и не дожидаясь реакции на приглашение, сам двинулся вперед.

— Ты-дух, ты-дух, ты-дух!.. — передразнили зомбированую личность колеса на стыках рельс.

И враждующие стороны сошлись где-то под станцией Жарок.

— А чтоб тебя ангел забрал! — обиженно сказал Хляст, когда Максим увернулся от нехитрого но бронебойного прямого в челюсть.

В отместку со всем сочувствием Максимыч саданул отставного торговца кофеем по лодыжке. А тому хоть бы хны! А тут долговязый Чек азартно, но не прицельно кинулся исаявцу в ноги. Таки попал. Обвил колени, и Храпунова чуть не стошнило от открывшегося вида на немытую голову, где через освоенный юными опарышами надорванный лоскут кожи лаково поблескивал череп.

Храпунов сложил руки замком — в замке амулет — и, превозмогая слезливую жалость, сверху рубанул по хребту покойника — поклонника Боба Марли. Кое-как высвободился, но споткнулся пяткой о скобу на люке цистерны, перешел в горизонтальное положение и по покатому боку цистерны свалил налево. Впрочем, пострадавший от амулета Чек тоже покатился, только уже направо. Попытался остановиться, зацепившись за подельника. И далее покатились оба.

Некоторое время Максим болтался на борту цистерны в непреодолимых пяти сантиметрах от лесенки, уцепившись за что-то крохотное, скользкое, но железное и прочно приваренное к округлости котла. Сучил ногами и дрыгался, как пойманная муха, телепался колокольным язычком, старушкой в высоковольтных проводах. Плащ безнадежно елозил по застывшим нефтяным потекам, особенно обильным вокруг люка.

Состав покатил по мосту. Под ногами понеслись впившиеся в реку далекие гранитные ледорубы, покрытые грязью цвета серебра. В глазах зарябили пролеты и фермы.

А когда, случайно нащупав опору, Храпунов подтянулся, он увидел, как с противоположной стороны по борту на горб цистерны заползают его оппоненты, целые и невредимые. И, словно влюбленный, МакМак не мог этому не обрадоваться. Разве что у Чека лоскут волосатой шкуры на голове отслоился кардинальней и теперь хлопал на ветру отклеившейся подметкой; а морщины на физиономии Хляста теперь застыли елочкой.

«Главбух-главбух-главбух!..», — икали об рельсы колеса состава. Обнаружив присутствие друг друга, стороны подбавили энтузиазма. Кто проворней докарабкается на цистерну — тот, считай, уже победил. Победила дружба, и враги снова набросились друг на друга с утроенной энергией и томным дыханием.

Хляст попытался сапогом зарядить Максиму в промежность. Терзаемый встречным ветром исаявец успел рывком задрать крышку люка, и страшный удар пришелся по железу. В сапоге ожившего мертвеца чавкнуло, и гнилая жижица плеснула через край голенища. Тут же Чек замыслил изловить Храпунова за ушки, дабы потом воткнуть коленку в смазливую мордашку. Но Максик отпустил крышку, и она судебно припечатала нерасторопно оказавшийся на кромке носок второго сапога Хлястика. Опять смачный чавк, опять, но уже из другого голенища селевый поток гноя… Взмахи… Промахи… У Чека выпала челюсть, он поймал ее на лету и сунул обратно… Удары… Руки… Ноги… Зубы… Ветер вокруг свищет так сильно, что денег не будет до скончания века.

И тут Максим вспомнил про коньки. Сорвав их с шеи, он лихим боковым захлестом заарканил нарывающегося Чека, дернул на себя и встретил сизую рожу снарядным прямым в сопатку. На этот раз Чек не успел поймать сматывающуюся челюсть, И Максим, наконец, поверил в свою звезду, при этом к большому стыду он испытывал прямо таки нездоровое, прямо таки нетрадиционно ориентированное, прямо таки извращенное влечение быстрее вступить с противниками в следующий раунд тесного контакта — шуточки приворотного зелья. «Петух-петух-петух!..», — не фильтровали базар колеса.