Белка - Анатолий Ким

— Однако свое знание я могу подтвердить неопровержимыми фактами и примерами жизни. И о будущем человечества мы должны говорить, исходя из прошлого. А ваша вера в преображение человека ничем, к сожалению, не подтверждается. Вы только подумайте, каким он был всегда, — и вам станет ясно, что иным он уже не будет. Взгляните истине в глаза и примиритесь с нею. Ничего другого не остается — это вам говорю я, которому жить-то осталось всего два месяца.

— Ладно, я допускаю мысль, что вы каким-то образом и на самом деле знаете, что будет с вами через два месяца. Поэтому вы, скажем, имеете право на исключительную беспощадность суждений. Вы хотите открыть мне истину о человеке, свободную от предвзятостей добра и зла… Но одного я не пойму. Почему вы упорно хотите внушить вашу истину мне? Ведь я совершенно чужой для вас человек, клиент вашей фирмы, предлагающей свои услуги репатриантам. К чему такая настойчивость, с которой вы внушаете мне, случайному клиенту, вашу экклезиастову мудрость?

— Не желаете посмотреть в живых картинках, как и каким образом вы примете свой конец? — вдруг спросил хозяин, уныло и устало глядя на меня.

— Каким же образом? — спросил я.

— У меня есть магический кристалл, я приобрел его у одного черного мага за пятнадцать тысяч долларов. Стоит только взять его в руки и посмотреть в него, как вы увидите все, что с вами произойдет, вплоть до самой роковой минуты… Прикажете принести?..

— Нет, благодарю вас.

— Боитесь?

— Пожалуй, и не боюсь, — отвечал я. — Пожалуй, я разгадал ваши подлинные намерения. Вы кому-то служите, и вам приказано убить мою веру, не правда ли?

— Вы вправе строить любые догадки… Но на прямой вопрос я отвечу столь же прямо. Да, я хочу убить вашу веру.

— Но почему?..

— Потому, что она незаконное дитя среди законнорожденных истин. Ее надо уничтожить — потому что она есть призрак, смущающий и соблазняющий человеческий ум. Предполагать, что человек когда-нибудь преобразится в необыкновенно прекрасное, могущественное существо, это призрачная идея, которая и сводит людей с ума. А мы рождены не для того, чтобы стать сумасшедшими… Наши великие войны, эти колоссальные убийства, — все это и есть последствия сумасшествия. Идеей-призраком заражают, как чумой, и люди ведут себя как зачумленные. Я видел и революции, и мировые войны. Я знаю, как это сумасшествие выглядит… Ну и что? Какие результаты мы имеем после этих опытов, целью которых непременно было великое преображение человеков и человечества? Ведь каждая из сторон клялась именно светлым будущим человечества! Так что же, мы стали другими, спрашиваю я вас? — старик иронически уставился на меня.

— Да, мы стали другими, — спокойно ответил я; мне было уже ясно, кто передо мною и какова его цель…

— В чем, в чем?! — всплеснув руками, воскликнул он тонким голосом. — В чем вы видите эту перемену?

— В том, что в людях веры стало больше. Веры в то, что человек непременно преобразится. И мало того — именно сейчас, в наши дни, мы как никогда понимаем, что без этого преображения людям попросту невозможно, другого пути у них нет.

— Вы действительно сумасшедший, — с каким-то даже облегчением произнес хозяин. — И все это говорите вы, человек респектабельный, миллионер…

— Нет, уважаемый, вы ошибаетесь как раз. Миллионер этого не говорит. Миллионер, так же как и вы, любит старого Экклезиаста, во всем согласен с ним, и в самом главном тоже: ничего нельзя изменить ни в человеке, ни в человеческой жизни. Все будет так, как было. Разве что удобства добавятся в этой печальной жизни. Удобства — это главное, не правда ли? — И с этим я привлек к себе стоявшую рядом гетеру, обняв ее за талию, она встрепенулась, как бы очнувшись от дремоты, и снова сделала что-то вроде книксена, мило при этом улыбнувшись; я потянулся к сигаретам — гетера ловко, мгновенно обслужила меня, и уже через секунду я попыхивал ароматным дымом.

— Меня сделала богачом любовь к женщине, — продолжал я, — к очень милой женщине, которую я и сейчас люблю больше, чем себя. И она меня любит, кажется. Наш брак стал, пожалуй, весьма знаменитым в Австралии, и все, которые знают нас, чуть ли не со слезами умиления любуются нашим счастьем… Но хотите знать, почему я отказался посмотреть в ваш магический кристалл, который вы где-то там приобрели по дешевке?

— Сделайте милость, объясните.

— Так вот… Вовсе не потому, что испугался, как посчитали вы. Увидеть то, как ты кончишь, захлебнувшись последним глотком воздуха, — что тут особенного? Разве я ребенок и не знаю, что этого все равно не миновать?.. Нет, все мои детские страхи уже позади. Но я не хочу видеть своего будущего потому, что благоговею перед ним. Я не смею подсматривать за своим будущим, потому что оно неимоверно прекрасно.

— Что?!.. Воистину он сумасшедший. Да если бы только вы знали, мистер… Старик, вяло раскрыв рот, уставился на меня.

— Что бы там его ни ожидало, но богач-миллионер не осмеливается взглянуть на него, как раб не смеет поднять глаза на господина. Потому что, хотя богач и разъезжает по всем морям на роскошной яхте и еще неделю назад он задавал пиры на Бермудах и нежился на золотом пляже, никто, слышите, никто не знает, кто в нем воскрес, хотя его и убивали, и убили, и похоронили в недрах респектабельного мистера Азнаура… Этот парень, которого убили куском золота, уже воскрес, поднялся на ноги и стоит передо мною, и я не смею поднять на него глаза. В нашем мире было немало случаев, когда нищий готов был отказаться от бедности в пользу богатства, не правда ли? Но я не слышал еще, чтобы какой-нибудь миллионер добивался чести стать бедняком. Тот парень, который воскрес во мне, повелевает мне это сделать. И я подчинюсь ему с большой радостью…

— И все же я посоветовал бы вам… — начал было старик, глубокомысленно глядя на меня, но я перебил его.

— Я пришел к вам не за советом, как жить мне дальше, — сказал я. — Моя яхта будет стоять в Самаранге еще трое суток. Постарайтесь за это время, если можете, дать определенный ответ.

— Ну зачем же так долго ждать, — вздохнув, ответил хозяин, поднялся и, скособочась, заплетающейся походкой направился к старинному бюро, за которым писать можно было лишь стоя. На ходу господин вяло махнул рукою, и нагая девица, стоявшая справа от меня, на углу ковра, подхватила поднос с пустыми бокалами и быстренько ускакала из комнаты.

— Отдайте письмо по адресу, указанному здесь, — сказал старик, подавая мне узкий голубой конверт. — Вам все сделают. Придется только поехать в Тегеран. Положенное мне вознаграждение завтра же перечислите на мой текущий счет.

— Надеюсь, что моя жена ничего не узнает о предстоящем деле, — предупредил я.

— О, не беспокойтесь, мистер Азнаур. Сами понимаем… Моя фирма не делает промахов.

Я попрощался и ушел. Но, уже подходя к машине, где опять вертелся темноголовый мышонок в шортах, протирая стекла машины, я спохватился, что позабыл свою шляпу, и быстро вернулся назад, позвонил в дверь, которая в ту же секунду открылась, словно за нею меня ждали, — и опять я увидел золотисто-смуглую гетеру, с улыбкой протягивавшую мне шляпу. Я заметил, что она успела переменить туалет: вместо ремешка на ней была белая веревка, удавкою надетая на шею и свободным концом обвитая вокруг тонкой, выразительной талии.