Принцесса в академии - Варя Медная

Под сводами академии прокатился коллективный вздох, впрочем, я заметила, что кое-кто слишком уж старательно изображал разочарование, а ещё несколько учащихся обменялись многозначительными улыбками. В общем, заговор был налицо.

Потом нас снова отпустили на занятия. Среди преподавателей я заметила Робина. Он выглядел уставшим и хмурился больше обычного. Видимо, накопившиеся дела потребовали его временного возвращения с совета.

– Не сейчас, – сказал он, увидев, что я двинулась к нему, и свернул за угол.

* * *

Мы с Озриэлем шли по коридору, когда нас обогнал Индрик и, на ходу обернувшись, подмигнул. Перед тем как скрыться в боковом коридоре, он незаметно передал одному из учащихся записку.

– План «З»? – поинтересовалась я.

Озриэль кивнул, и мы остановились в небольшом арочном переходе. Ифрит наклонился, делая вид, что заинтересовался содержимым моей книги, и шепнул:

– Будь готова сегодня к полуночи, я за тобой зайду.

– Что значит: будь готова? Нельзя ли поподробнее?

– Подробности пока знают только Индрик и ещё парочка надежных парней. Настоящие параноики, никому ничего не говорят, опасаясь слива информации. Ну, сама понимаешь: за нарушение королевского приказа по головке не погладят. Если что, кучу народа подставят. Поэтому о месте сообщат лишь за пару часов до начала. А вот тема вечеринки уже известна, и сейчас ты будешь смеяться, потому что…

Он поперхнулся на полуслове, раздраженно хлопнул себя по уху и громко заявил:

– Не смейте так больше делать!

– Мне уже начинать смеяться?

Озриэль встряхнул головой:

– Прости, Ливи, так о чем мы говорили?

– Ты что-то упомянул про тему вечеринки…

– Ах да, в общем, подозреваю, эту идею с костюмами подал Индрик, потому что… – Он снова вздрогнул и заорал, глядя в одну точку: – Я уже совершеннолетний! Это моё дело, и только моё!

Эхо крика прокатилось под сводами арки. Несколько находившихся поблизости студентов нервно подпрыгнули. Я в их числе.

Ифрит снова стукнул себя по уху, а потом повернулся ко мне и мрачно сообщил:

– Извини, нужно бежать, семейные дела. Увидимся вечером: я крикну филином, чтобы ты поняла, что это я.

– Но…

Он перекинул рюкзак на другое плечо и скрылся за поворотом.

– …я не знаю, как кричит филин.

* * *

Поскольку Озриэль упомянул о том, что вечеринка будет костюмированной, я решила серьезно подойти к делу и озаботилась созданием соответствующего образа. Чудесное (прекрасное, восхитительное, сногсшибательное) платье у меня уже имелось, но само по себе не являлось костюмом. И мне пришла в голову гениальная по своей простоте мысль: я переоденусь принцессой! Принцесса, переодетая в принцессу, чтобы в ней не признали принцессу, – такая хитрая комбинация показалась мне довольно надежной защитой от разоблачения.

Однако беглый осмотр пары-тройки витрин с ювелирными украшениями показал, что ни одно из них мне не по карману. Даже вот та овальная брошь с бегущими по ободку и крохотными, как муравьи, изумрудиками. Поэтому я заскочила в лавку карнавальных костюмов в Шебутном переулке и сразу нацелилась на стоящий возле двери ящик с блестящими побрякушками. После непродолжительных поисков я выудила оттуда проволочную диадему с блестящим стеклышком посередине и розовую палочку со звездочкой на конце, от которой расходились сверкающие нити мишуры (звездочка так и норовила отвалиться, поэтому торговец в придачу снабдил меня тюбиком рыбьего клея). А что, буду принцессой фей!

* * *

Эмилию я застала на площадке второго этажа. Она стояла у кабинета хозяйки с подносом, на котором разместилась чашка чая и лимонная меренга, а из-за двери доносились глухие рыдания. Я остановилась рядом.

– Что это с мадам Гортензией?

– Рудольфо устроил ей незабываемый праздник, – невесело сообщила Эмилия, а потом поставила поднос на верхнюю ступеньку и, порывшись в переднике, протянула мне медальон. – Гляди, что он подарил.

Я покрутила безвкусный кругляш с большой буквой «Г» в центре: слишком легкий и блестящий для настоящего золота. Дутая дешевка. В цепочке оказалось больше совести: она даже не пыталась притвориться драгоценной.

– Мадам оплакивает отсутствие у него вкуса? Так это ещё на примере зеленых лосин было ясно…

Эмилия молча отвела меня в сторону и открыла медальон. Оттуда выпорхнуло сиреневое мерцающее облако. Оно сложилось в сердечко, а потом распалось на дюжину крохотных гномиков, исполнивших поздравительную песню… для Гилоты.

– Теперь ты понимаешь?

– Похоже, он сделал в имени мадам восемь ошибок.

Девушка вздохнула:

– Если хочешь знать, я считаю, что это к лучшему: он ей не пара. Они разные, как… кирка и алмаз.

– Как родинка и прыщ.

– Как месяц и кожурка от лимона.

Я постояла, а потом решительно схватила медальон и направилась к двери кабинета:

– Ну уж нет! Сегодня в этом королевстве будет на одно разбитое сердце меньше!

Эмилия следовала по пятам.

– Что ты делаешь, Ливи?

Я молча нажала на ручку и шагнула внутрь.

Мадам сидела в кресле за столом, уткнувшись лицом в ладони. Когда мы вошли, она подняла голову и слабо замахала:

– Уходите! Я никого не хочу видеть.

– Не могу. Кое-кому срочно требуется ваша помощь, – заявила я.

От удивления она даже всхлипывать перестала:

– Кому это?

Я обошла стол, взяла её за руку и отвела на середину комнаты.

– Моему чувству прекрасного, – ответила я и бросила на пол медальон. – А теперь наступите! Со всех сил.

– Что? Зачем? Нет… это всё равно ничего не изменит, – пробормотала она, но с места не сдвинулась.

– Ну, скажите, разве вам самой этого не хочется? Только взгляните на неровную спайку и отслаивающуюся краску. Этот медальон позорит звание гномьей работы.

Мадам трубно высморкалась:

– Это создал кто угодно, только не гномы! Дешевая подделка с третьесортной барахолки. Он никогда не отличался щедростью. Конечно, ведь жалованье приходилось делить на дюжину подружек. – Она убрала платок, откинула упавшую на лоб прядь и сверкнула глазами: – Сделаю-ка одолжение этой Гилоте: с него ведь станется передарить!

Высокий каблук с размаху опустился на блестящий кругляш. Раздался хлопок. Когда она убрала ногу, мы увидели, что на месте медальона осталась тусклая пыль. Она тут же почернела, как угольная труха, и оттуда вынырнули полупрозрачные привиденьица-гномики. Исполнив напоследок свою ритуальную песню глухими невыразительными голосами, они воспарили к потолку и исчезли, как души, освобожденные из царства безвкусицы.