Абраша - Александр Яблонский

Но главное – он, будучи деспотом – другого не могло быть на русском троне, будучи оригинальным самодуром – иногда это полезная вещь при самодержавии, – отличался: 1) Редкостным для России «инстинктом порядка, дисциплины и равенства перед законом». Цитирую Ключевского по памяти, но по смыслу точно. 2) Первоочередностью укрепления всей государственности России, а не только своей собственной власти. Добивался ли он желаемых результатов? – Далеко не всегда: введение трехдневной барщины осталось на 90 % на бумаге, да и задумано было не столько для того, чтобы облегчить жизнь крестьян, а для ограничения барских бесчинств и, главное, для укорочения дворянства, бывшего оплотом власти его ненавистной матушки. Но, всё равно. Сам факт появления этого указа, равно как и запрещение продавать безземельных крестьян с аукциона, – явления замечательные в крепостной России».

Николай отодвинул папку с копиями писем «Лингвиста» и углубился в Ключевского – «Русская история. Полный курс лекций». Не зря он провел время в Минске. Помимо всего прочего, там были замечательные ребята – его сокурсники. Он полагал, что основной контингент Великого Ордена – такие же «технари», как и он. Однако оказалось, что едва ли не большая половина слушателей, во всяком случае, его курса – гуманитарии: выпускники филфаков, юрфаков, истфаков. Вот от них, от своих товарищей даже в большей степени, чем от преподавателей, он выяснил столь необходимую ему сейчас «систему ценностей» в исторической науке. Поэтому, сталкиваясь с проблемами XVIII века, особенно Павла, он обращался в первую очередь к Ключевскому. «Надо просмотреть Мережковского, хотя там ничего ценного не выцарапаю, может – Платонова – это интереснее…»

«5 . Ты утверждаешь : «Всё, что им делалось, делалось беспорядочно, бессистемно, разнонаправленно…»

Отвечаю : Чушь. Однобокая чушь. Павел действительно часто менял свою линию, его реформы часто были двойственны. Точное понимание актуальных задач государства, входящего в ХIХ век, сочетались с романтизацией глубокого Средневековья… Но при всем при этом его отличала гибкость, умение реагировать на изменяющуюся ситуацию: взаимоотношения с Францией – прямое тому доказательство.

6. Ты : «… неудержимое стремление к централизации… этой пагубной болезни русской государственности».

Я: Насчет «пагубной болезни» согласен». – «Ну и хорошо, что согласен. «Централизация – пагубная болезнь» – это уже почти жарко. Надо учиться. Мне надо еще много учиться. Этот Срзн. – умница. Не случайно Влд. Сокр. так к нему прикипел. Чтобы ему и ему подобным оппонировать и, главное, чтобы их ущучить – надо еще много каши съесть. – Съем. «Каша» – вкусная!!! Ух, и интересная эта работа». В соседнем кабинете приглушенно прозвучали позывные программы «Время» – «Не я один «на боевом посту» – это хорошо. Пошли дальше». – « Но ты забыл об административных преобразованиях, расшатывающих или, точнее, балансирующих эту централизацию: говорю о сокращении до 42-х количества губерний, возвращении самоуправления Прибалтийским землям и Малороссии, реорганизации Сената, расширении функций министерств – эти реформы были продолжены его преемниками. А уравнение в правах всех сословий?

7. Ты утверждаешь : «Тупая муштра, бесчисленные парады и смотры на плацу, телесные наказания для солдат и, особенно, для офицеров»…

Отвечаю: Да, «Гатчинская муштра» – притча во языцех, справедливо и закономерно обсужденная, осужденная и порой осмеянная. Нелепостей было предостаточно. Но представь, батюшка ты мой, ежели бы Павел не встряхнул армию, не вдохнул в нее дух армейской дисциплины (порой нелепыми способами), если бы солдаты продолжали корячиться на полях – отнюдь не сражений – на бар, офицерство – и столичное, особенно, гвардейское, да и провинциальное – пить, гулять и разлагаться, представь, если бы в той же пресловутой Гатчине не родилась современная артиллерия, а именно Павел – даже не Суворов, который всегда верил во всепобеждающую силу пехоты, – именно этот «сумасброд» апробировал и закрепил навыки создания самостоятельных подвижных артиллерийских подразделений, регулярного применения картечи в стрельбе из орудий (до него картечь использовалась в исключительных случаях), обратил особое – жестокое, что было, то было, – внимание на подготовку арт. команд – представь, как могла сложиться битва, скажем, под Бородином. Уж Бонапарт-то опробовал силу артиллерии еще в Тулоне и хорошо знал ей цену. Думаю об этом и не знаю, что было бы лучше. Без шестилетнего правления Павла русская армия имела бы бледный вид в 1812-м, но как сложилась бы русская история в этом случае? Гордости за ту кампанию не было бы, но было ли бы от этого нам хуже в ХХ веке? Не думаю. Хуже не бывает». – «Прекрасно, прекрасно, Александр Николаевич! Что и требовалось доказать! Насчет реформ Павла в армии, он, пожалуй, прав. И вообще – умен! Такой бы ум на пользу направить!!! Дальше» – «Наконец, последнее:

8. Ты : Поразительно, что Павел, как никакой другой русский Император пользовался любовью простолюдина, сиречь – народа.

Я : Согласен! Кажется Брюлль – посланник Пруссии – писал, что Павлом недовольны все, кроме солдат, крестьян и городской черни, а это, как ты понимаешь, процентов 80 из 36-миллионного населения России. Австрийский посланник Лобкович еще до воцарения Павла, в середине 70-х писал, что П. – «кумир своего народа», а Андрей Разумовский как-то сказал Павлу: «Если бы Ваше Высочество захотело!» – имея в виду возможное низложение Екатерины – ненавистной матушки Наследника. Действительно, за Павлом бы пошли, не задумываясь. М. Фонвизин писал о любви к Павлу «простого народа». И т. д. Именно это так неожиданно сближает его с… Отрепьевым (и не только с Отрепьевым). О Гришке вспомнил случайно – в связи с «моей» Маргаритой. Но вдумываюсь и нахожу всё больше глубинных аналогий не в их реальных судьбах, а в судьбах их бытования в общественном сознании, в нашей истории. Говоря же о Павле, подчеркну, что именно такое отношение к нему простого люда, солдат, особенно моряков, является причиной молчания о нем сегодня. Не укладывается он в прокрустово ложе советской схемы: не похож он на угнетателя простого народа, крепостника, защитника помещика и пр. галиматьи…»

«Стоп! Вот отсюда поподробнее ». Трамвай продребезжал по Литейному. Вырванный из многоголосья суетливого дня, неожиданный грохот этого запоздалого путника дробно прокатился по спящему пустынному городу.

* * *

Собака была большая, лохматая, грязная. Она стояла чуть поодаль, не приближаясь и не отдаляясь. Взгляд был усталый, внимательный, доброжелательный, недоверчивый. Кончик напряженного хвоста чуть помахивал, как бы говоря: «ну-ну, посмотрим…»

– Ну, давай познакомимся.

– Зачем? – вопросительно шевельнулся кончик хвоста.

– Так ты – один, и я – один, вместе будет веселее.

– Кому?

– Нам с тобой. И кончай выпендриваться. Пошли ко мне домой.

– А мне и здесь хорошо.

– Не хочешь?

Хвост напрягся в задумчивости и опустился, то ли соглашаясь, то ли в испуге, что судьба, улыбнувшись на секунду, сейчас отвернется от нее.