Молодой Александр - Алекс Роусон

также поселенцам предоставили новые пригодные для обработки земли, полученные в результате мелиорации, как это сделал его отец в Филиппах. Действия Александра изменили как социальную, так и физическую среду Беотии[942].

Внезапное исчезновение Фив, столь могущественного и грозного города, имело неизбежные последствия. Другие греки, желавшие присоединиться к мятежу, быстро пересмотрели свои позиции, аркадцы приговорили к смерти тех, кто выступал за помощь Фивам, элийцы призвали назад изгнанников, которые были благосклонны к Александру, а этолийцы направили покаянное посольство[943]. Получив такие новости, Афины погрузились в смятение. Празднования Великих Элевсинских мистерий отменили, сельские районы эвакуировали, горожане опасались, что македонская армия вот-вот появится под их стенами[944]. Как и годом ранее, они направили к Александру запоздалое посольство, поздравив его с победами на севере и усмирением восстания в Фивах. По словам Плутарха, Александр хорошо знал об их роли во всем произошедшем. Получив письмо от народного собрания Афин, он в гневе отшвырнул его и набросился на послов с обвинениями[945]. После некоторого раздумья он отправил Афинам требование выдать ему вождей, выступающих против Македонии, прилагаемый список включал имена ведущих политиков города. Среди них был и Демосфен[946]. Сообщают, что Александр слышал о некоторых пренебрежительных комментариях прославленного оратора в отношении его персоны. Во время похода на Фивы он решил доказать неправоту своего старого врага. «Демосфен, – сказал он, – называл меня мальчиком, когда я был в Иллирии и среди трибаллов, и юношей, когда я шел через Фессалию. Я покажу ему, что я мужчина, когда доберусь до стен Афин»[947]. Когда требования Александра зачитали взволнованным участникам народного собрания, многие обратили взоры к пожилому Фокиону, который всегда призывал к осторожности. На этот раз он считал, что такая жертва необходима для сохранения города. Демосфен по понятным причинам возражал и пересказал басню об овцах, которые отдали своих сторожевых псов волкам. Он утверждал, что без них они окажутся во власти Александра, хотя на этот раз он уже не называл царя презрительно молодым дураком – македонянин стал для него главным волком, и этот волк был теперь у его порога[948]. Демад, по-видимому, подкупленный сторонниками Демосфена, сумел завоевать всеобщее внимание и убедил собрание попытаться спасти жизни сограждан. Он зачитал вслух тщательно составленный документ, который хотел вручить Александру, с мольбой о помиловании обвиняемых и заявлением, что их преступления будут рассматриваться внутренними, городскими судами. Собрание приняло это послание, и в Фивы отправилось второе посольство во главе с Демадом и Фокионом, людьми, всегда остававшимися более расположенными к царю. За всем этим прошел уже год, гнев Александра утих, и он думал о будущем. Сладкоречивый Демад нашел царя гораздо более благосклонным и уговорил снизойти к просьбе. Между Афинами и Македонией снова должен воцариться мир. Полководец Харидем, сообщивший Демосфену об убийстве Филиппа, не подлежал прощению и отправился в изгнание, немедленно переехав в Азию, где стал советником Великого Царя Дария III[949]. Судьбы Фив оказалось достаточно, чтобы афиняне твердо держали данное слово.

Отныне Демосфен вынужден был признать реальность македонского превосходства. У него были надежды, что персы расправятся с Александром, и это позволило бы возродить афинскую власть, но и такого случая не представилось. В 330 году до н. э. он снова оказался перед судом, на этот раз по обвинению в том, что незадолго до убийства Филиппа требовал увенчать его лавром как защитника отечества. Тогда Эсхин отменил временный указ, сославшись на незаконность такого акта, а теперь решил, что пришло время окончательно устранить своего старого соперника. Однако Демосфен выступил блестяще. В речи «О короне» он оправдывал свои действия, приведшие к битве при Херонее, приписывая поражение удаче македонского царя, а не чему-либо еще, а также подчеркивал свои более поздние заслуги перед городом, за которые ему и полагалось присудить венок[950]. Напомнив согражданам о заветных идеалах, за которые они боролись, в том числе о свободе и независимости, он завоевал симпатии слушателей и обеспечил сокрушительную победу. Эсхин покинул Афины, а Демосфен наконец получил свою корону.

После смерти Александра Демосфен в 323 году до н. э. снова появился на публике, чтобы в очередной раз отстаивать идеалы свободы. Антипатру удалось подавить восстание, и он послал своих «охотников на людей» выследить Демосфена, бежавшего на остров Калаврия (современный Порос). Прежде чем его удалось схватить, афинянин принял яд, спрятанный в пере, таким символическим жестом совершив самоубийство: тот, кто жил пером, умер от пера[951]. Позже его статуя была установлена на афинской агоре. На постаменте высечена надпись:

Если бы мощь, Демосфен, ты имел такую, как разум,

Власть бы в Элладе не смог взять македонский Арес[952].

Слова не способны передать всю сложность времени, в которое жил Демосфен. Он не был ни полководцем, ни человеком, способным противостоять македонянам на поле боя, его мечом и щитом были слова. Филиппу приписывают замечание, что речи Демосфена были подобны солдатам по их воинственной мощи[953]. Его можно рассматривать как архитектора катастрофы в Херонее, политика, не осознавшего реальность своего времени, борющегося против Всеобщего мира, который мог бы избавить от кровопролития; а можно видеть в нем героя и поборника греческой свободы, отказывающегося подчиниться требованиям иностранных захватчиков. В любом случае Демосфен – трагическая фигура, которой выпало особое несчастье столкнуться с одной из величайших военных сил Древнего мира и двумя исключительными лидерами в лице Филиппа и Александра. Несмотря на все его неудачи, независимо от того, через какой фильтр мы будем рассматривать его жизнь, Демосфен остается одной из великих личностей античности.

АЛЕКСАНДР КАК ОБРАЗ

Александр вернулся домой после долгого и утомительного похода, став на шесть месяцев и на тысячу переживаний старше. Когда дела уладились как внутри царства, так и за его пределами, он наконец смог обратиться мыслями к Персии. Он созвал военный совет, обсудил со Спутниками время, подходящее для начала наступления, и методы проведения военной операции. Как раз с Востока вернулся Парменион, чтобы помочь организовать армию и доложить о текущей ситуации в Азии[954]. Экспедиционные силы под его командованием сперва действовали очень успешно. Они прибыли в Азию в начале 336 года до н. э. и завоевали ряд прибрежных городов и островных поселений в западной части Малой Азии, тем самым лишив персов важных складов для их грозного флота; статую Филиппа установили в святилище Артемиды в Эфесе, а алтари в Эресе на Лесбосе посвятили Зевсу Филиппию (Зевсу, покровителю Филиппа)[955]. Персы пока не сопротивлялись их наступлению. Дарий был коронован незадолго до смерти Филиппа, и внутренние проблемы, наряду с восстанием в Египте, занимали все его внимание. Однако к началу 335 года до н. э. он смог послать пять тысяч наемников для контрнаступления. Под предводительством родосца Мемнона, который ранее бывал в Пелле, им удалось оттеснить македонян и в итоге ликвидировать все их прежние завоевания[956]. Теперь их плацдарм в Азии ограничивался малой территорией вокруг Абидоса в проливе Геллеспонт, однако македонянам удалось удержать ключевой мост в Азию. Парменион, воочию увидевший богатства Востока, настоятельно убеждал Александра предпринять экспедицию[957]. Плутарх также упоминает о посольстве из Эфеса, где горожане умоляли Александра прийти и освободить греков Азии и их города[958]. Александру не терпелось начать поход, но Парменион и Антипатр советовали ему жениться и зачать ребенка, прежде чем приступать к такой масштабной кампании. У обоих было множество дочерей, которые могли бы составить царю хорошую пару; вероятно, он мог бы даже взять по одной девушке из обоих благородных семейств. Но Александр наотрез отказался. Он ответил, что было бы позором сидеть дома, празднуя свадьбу и ожидая рождения детей, когда он уже избран греками главнокомандующим в борьбе с персами и непобедимая армия его отца готова к походу[959]. Это было мудрым политическим решением. Женитьба Филиппа накануне его собственной персидской экспедиции повергла царскую семью в смятение, и Александр не хотел совершить ту же ошибку. Теперь Олимпиада снова заняла главенствующее положение во дворце, и во время отсутствия Александра дома у него не могло быть союзника надежнее. Несмотря на год тяжелых боев, в течение которых армия прошла