Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин

Он хмыкнул:

— Ну, хотя бы вроде муж.

— Я такого мужа не знаю! — отрубила Зина.

— Ну, даешь! — засмеялся дядя Коля.

И вдруг замолчал, посерьезнел, стал каким-то жалким.

И стал доказывать Зине, как им будет хорошо с ним, у него какая-то особая работа и связи, и он все может достать, и она, Зина, уже совсем взрослая девушка, и ей многое нужно: и одеться, и поесть повкуснее, а он, а он…

Зина закрыла уши руками. Ей хотелось ударить его, выгнать из квартиры, чтобы он больше никогда здесь не появлялся, а сейчас хотя бы из папиного кабинета. «У него сальное лицо, сальные мокрые руки, и весь он…» — думала она.

— Замолчите! — резко крикнула Зина. — И уходите… отсюда, — добавила она.

— Я уйду, уйду, — засуетился он, вставая и направляясь к двери.

В коридоре дядя Коля оделся и хлопнул дверью.

«Слава богу», — подумала Зина.

Но через полчаса он вернулся вместе с мамой.

— Что у вас тут произошло? — мама бросилась к Зине, не раздеваясь.

— Ничего, — холодно сказала Зина.

— А все же? — повторила мама.

— И все же ничего, — подтвердила Зина и ушла в папин кабинет, закрыв за собой дверь.

Гроза так и громыхала где-то по соседству, небо разрезали молнии. Ветер налетал порывами на деревья и шелестел листвой.

«Противно!» — сказала про себя Зина.

С мамой они так и не объяснились. Мама несколько раз спрашивала, но Зина стояла на своем: «Ничего!»

А к дяде Коле приглядывалась все пристальнее.

«Пьяница» — это ей было ясно.

«Старше мамы, лет на десять старше, — отмечала про себя. — Папа тоже был старше мамы лет на пятнадцать, но он не выглядел стариком. А этот — старик».

Зина не знала, где и кем работает дядя Коля, но ей казалось, что он какой-то снабженец. Вот и маме дарит дорогие вещи: оренбургский платок, брючный костюм, югославские туфли.

И еще он казался ей каким-то неумытым.

«Может, во мне ревность говорит? — думала Зина. — Нет, это не ревность. Да, я любила и люблю папу. И мама его любила. И я хочу, чтобы мама была счастлива. Но только не с этим!..»

У них в классе многие увлекались плаванием, благо бассейн «Динамо» был рядом. Зина ходила уже второй год в бассейн. Ходила вместе с одноклассниками — подружками и мальчишками. Правда, абонемент на этот год выпал неудачный — сеанс вечерний, с шести часов. И все же в бассейне было хорошо и летом и зимою.

Однажды она, как всегда, пришла в бассейн к шести часам, встретила своих и стала раздеваться.

— Пошли! — крикнула она, выходя из кабинки.

И вдруг увидела в бассейне маму и дядю Колю. Мама — худенькая, ладная, подтянутая, в голубом купальнике со звездочкой на груди, а рядом стоял обрюзгший дядя Коля с вываливающимся брюхом.

Зина инстинктивно подалась назад: «Лишь бы не увидели».

— Ты что? — спросила одна из подружек.

— Я сейчас, — сказала Зина. — Идите, идите-…

Она растерялась. «Ведь мама же знает, что я хожу в бассейн. И ничего мне не сказала».

Зина с минуту смотрела в открытую дверь, как мама и дядя Коля спускаются в воду, потом резко повернулась и стала одеваться…

Дома Зина с нетерпением ждала возвращения мамы. Судя по всему, мама и дядя Коля впервые были в бассейне, и Зина ждала, что мама что-то скажет ей.

Мама, возбужденная, веселая, и дядя Коля вернулись в восемь.

Поздоровались — и ничего.

Дядя Коля поклонился, поставил на стол бутылку.

«Забыла», — решила Зина.

День был отличный: ясный и свежий. По небу гуляли бледные облака, в воздухе пахло листвой и свежескошенным сеном. На газонах трещали ручные косилки.

У Зины было прекрасное настроение. Она получила комсомольский билет.

Еле дождалась вечера.

— Мамочка, смотри, — подбежала она к двери, как только мама появилась, а за ней, как всегда, дядя Коля.

— Поздравляю, — мама чмокнула Зину в щеку.

— Это надо отметить, — сказал дядя Коля.

Зина повернулась и ушла к себе. Дверь закрыла.

Мама возилась на кухне и у стола. Зина слышала.

Наконец открыла дверь:

— Идем ужинать.

— Я не хочу, — сказала Зина.

— Ты что, поела?

— Да.

— Как хочешь.

Она ушла, прикрыв дверь.

Зина весь вечер просидела одна. Кое-как доделала уроки. Потом смотрела на фотографии.

В столовой смеялись мама и дядя Коля. Потом слышала, как они включили телевизор.

Зина не выходила.

Прошел час и другой.

Телевизор щелкнул. Выключили. Мама на кухне гремела посудой. Наконец и там стало тихо.

Зина продолжала сидеть за папиным столом.

Часы показывали половину двенадцатого.

— Ты что не спишь? — мама появилась в ночной рубашке.

— Не хочу, — сказала Зина.

Мама прикрыла дверь и подошла к ней:

— Почему ты злишься?

— А почему ты замуж не выходишь? — резко спросила она.

— Ах, вот ты о чем? — мама будто удивилась, — Лесли я не хочу?

Зина молчала.

— У меня с ним все кончено.

У Зины подскочили брови.

— Как?

— А вот так!

И она вышла, даже не сказав «спокойной ночи».

И раньше Зина ничего не понимала, а теперь запуталась вовсе.

На следующий день дядя Коля действительно не пришел. Пришел другой, молодой, моложе мамы, в очках на горбатом носу. Представился Зине:

— Валерий Алексеевич.

Мама опять восторженно хлопотала, не зная, как угодить Валерию Алексеевичу. А тот стеснялся, молчал и от робости, видимо, называл Зину на «вы».

Валерий Алексеевич был приятнее дяди Коли. Он оставался дома допоздна, Зина уже засыпала, но утром его никогда не оказывалось.

«То ли ночью ушел, то ли рано утром», — думала Зина.

Так было с полгода. Пропал Валерий Алексеевич так же неожиданно, как и явился.

И буквально следующим вечером на смену ему пришел дядя Жора. Они сменялись, как солдаты на посту. Этот был опять сед и стар, ростом ниже мамы на полголовы, и еще заикался.

Дядя Жора ночевал до утра и утром никуда не торопился, долго сидел в ванной, и Зина не успевала умыться. Мельком слышала, что Валерий Алексеевич был доцентом, а дядя Жора — художником. У него даже своя мастерская.

— Приезжай ко мне, Зинуля, в гости, покажу свои работы.

Дядя Жора тоже обращался к ней на «ты» и противно называл ее Зинулей, и руки у него были сухие, шершавые, и сам он напоминал пересохший сухарь.

Летом дядя Жора, а потом и мама предложили Зине поездку по Волге до Астрахани, но Зина наотрез отказалась:

— Нет, нет, нет, я еду в лагерь вожатой!

И уехала на две полуторные смены, и была счастлива, что