Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

Мистина? Чтобы мать отпустила куда-то на Крит, к греческим чертям на рога, главного своего советника и соратника – в такое Святослав не верил. Лют? Но тот в Царьграде, и едва ли наемники хоть что-то о нем знают. От Асмунда такой пакости Святослав не ждал. Вальга – сын Асмунда и тоже потомок Вещего? Его брат Торлейв сын Хельги? Колояр Держанович, правнук кривских князей? Или кто тут еще? Потомков разного княжья в Киеве сейчас имелось немало. Да хоть Добрыня, сын клятого Володислава деревского!

Святослав сердито выдохнул. Опять все шло наперекосяк, опять судьба противилась его замыслам.

– Подумать следует, княже, – сурово сказал Асмунд. – У нас людей больше, но тебе надо побоище прямо в стольном городе? И никому не надо.

– И на Крите правда добычи больше, – буркнул Вальга. – Чего мы там не видали, в угличах этих?

* * *

На другой день к Святославу явились греки – Диметрис и Ипатос. По тому же самому делу. Они заверили, что если князю будет угодно отправить на Крит в помощь магистру Никифору тех воинов, что уже сейчас находятся в Киеве, то они, посланцы Романа, охотно возместят Ингеру (то есть Ингвару) его расходы по доставке и содержанию этих людей, а Святославу заплатят за наем каждого из шести сотен, как это водится в таких случаях. Первоначально за наем сам Святослав собирался заплатить Ингвару – после получения угличанской добычи.

Предложить Святославу вознаграждение подсказала грекам Эльга – тайком, через отца Ставракия. Она знала, что замысел заставить выступить самих наемников исходит от Мистины, но не знала, через кого он осуществляется. И мысль была удачная. На угрозы и прямое противление Святослав никогда не поддался бы; но когда у него предложили, по сути, купить то, от чего он уже рад был избавиться, – это было другое дело. Вся старшая дружина и наиболее разумная часть младшей высказалась за то, чтобы отпустить варягов, если не удастся их переубедить. У всех были в городе дворы и семьи, и никто не хотел сражения на киевских горах.

– Я подумаю, – пообещал Святослав. – На днях дам ответ.

Он уже догадывался, каким будет его ответ: трудно противиться варягам и грекам, стремящимся в объятия друг друга, и не иметь возможности перекупить неверных наемников. По договору, заключенному шестнадцать лет назад его отцом, он, русский князь, был обязан по просьбе василевса дать тому столько воинов, сколько нужно. Зато воины с Руси не имели права наниматься на службу к грекам без разрешения киевского князя. Положение складывалось совсем неприятное, кто-то должен был уступить.

– Отдай их грекам, так для всех лучше будет! – втолковывал ему Асмунд. – Пусть проваливают на свой Крит, а за это Роман нам даст свободу с хазарскими данниками… ну, а там поглядим. Что нам эти угличи? К Греческому морю нам ходить никто не мешает. Если же с Романом столкуемся – можно уже на другой год на радимичей собираться, на вятичей… Здесь-то дорожка подалее тянется.

Святослав не соглашался, но и не возражал. Мысли о хазарских данниках уже давно его занимали, а теперь к осуществлению этого замысла открылась прямая и ясная дорога.

– Еще и серебра дадут, на «коней подковать», – напомнил Радольв. – Плохо ли – за счет Романа пойдем кагана цапнем за брюхо.

– Но разве не глупо мне будет помогать Роману развязаться с сарацинами? Пока он всякое лето с ними ратится, ему не до Корсуни. А освободится…

– Послушай, если у Никифора и вправду три тыщи судов с огнеметами и прочими подсилками, то наших шесть сотен ему не сильно-то помогут. Зато Роман будет знать, что мы свое слово держим и на него зла не мыслим. У него и без нас вороги найдутся, а вот мы, имея с ним согласие… до Волги дойдем. Уж верно, мир с Романом нам полезнее будет, чем ссора.

– Поссориться с ним мы завсегда успеем, то дело нехитрое, – усмехнулся Сфенкел.

Святослав признавал разумность всех этих доводов, но медлил, из упрямства не желая уступать даже рассудку, противоречащему его желаниям. Но уже к вечеру того же дня получил еще один «довод» – и такой, что весь Киев пришел в смятение.

На княжий двор примчался верхом Семуха из Островца – мелкий торговец, что скупал по весям в округе излишки зерна и продавал в Киеве на торгу для городских жителей, что сами занимались ремеслом и не пахали пашен.

– Убили, княже, сына у меня! – начал кричать он еще у ворот, не сойдя с коня. – Убили совсем, насмерть убили!

– Кто убил? – Удивленные гриди ссадили его наземь, один придержал коня, еще двое – мужика, имевшего совсем безумный вид.

– Сына! Черняту моего! Сына убили!

– Да кто убил-то? – Гриди, недолго думая, произвели следствие. – Знаешь головника? Или тело нашел?

– Варяги убили! На глазах у меня! На глазах у отца – сына убили! Пустите меня к князю! Его ж то варяги, пусть он взыщет!

Перед очами Святослава Семуха кое-как изложил дело, дрожа и задыхаясь. Дней пять назад его сын Чернята стоял на торгу с ячменем и солодом; в эту пору, когда будущий урожай еще качался на ниве, цены на жито были высокими, но и товара осталось мало. К нему подошли два варяга, сказали: наваришь нам четыре бочки пива, хорошо заплатим. Давали куну. Обещали приехать через пять дней. Но сам Семуха рассудил, что куна за четыре бочки – это мало, на куну надо дать две, а за четыре бочки, значит, две куны. Когда варяги приехали, как обещали, он им это изложил. Но они сказали, уговор дороже. Заспорили, и в споре Чернята получил обухом топора по голове, отчего умер на месте. Сам же Семуха в драке отлетел спиной о бочки, после чего варяги закрыли его, бесчувственного, в клети, а пиво увезли, не оставив вовсе никаких кун.

– Что за варяги-то, как зовут? – расспрашивал помрачневший князь. – Чьи?

– Не ведаю. Вроде говорили, как звать, я забыл. Как меня-то зовут, из головы вон…

– Ты как с ними объяснялся? Ты же по-варяжски не разумеешь?

– По-нашему объяснялся, по-славянски. Чудно так, но я все понял.

На разбор дела Святослав отрядил самого Асмунда. Подумал было передать Мистине – это были угодья городского воеводы, но потом посчитал, что негоже князю уклоняться: варяги-то и правда его. Асмунд отправился с Семухой и отроками в весь – осмотреть тело и место. Сфенкел тем временем поехал в Олеговы дома, уже зная: искать надо людей, знающих славянский язык. То есть кого-то из поморян.

В Олеговых домах изыскания не затянулись. Датчане тут же указали, что у людей Камена весь день шла попойка. Сами Каменовы поморяне оказались пьяны так, что заснули, где упали, но найденные у них бочки Семуха признал за свои.

– А, эти могли, – сказал Торбен, прослышав, в чем дело. – У Камена есть четверо или пятеро пруссов в дружине – почти ручаюсь, без них не обошлось. Они такие лютые, я тебе скажу, хёвдинг, – мы сами их боимся.

В доме, который занимали поморяне, не нашлось никого настолько трезвого, чтобы ему имело смысл задавать вопросы, и Святослав приказал просто запереть их до утра. А сам поехал на Святую гору.