Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

– Это все философия… – Люсин прервал его. – Ты говорил о духе эпохи. Так?

– Но разве сейчас я говорю не о том же?! – искренне удивился Березовский.

– Нет! – жестко отрезал Люсин. – Это философия и, если угодно, лирика. Все это я и без тебя знаю. Скажи-ка мне, конечно применительно к нашему делу, в чем ты видишь конкретное – понимаешь? – конкретное отличие эпохи Павла от эпохи Александра?

– Ну, старик… – словно стыдя его, протянул Березовский и даже сделал отстраняющий жест. – Неужели надо объяснять? Во-первых, война 1812 года, она как бы…

– Стоп-стоп! – опять остановил его Люсин. – Это все ясно! Ты давай о духе, притом применительно к нашему делу.

– Значит, сугубо утилитарный подход? – Березовский был ленив и благодушен, и ему хотелось легко и изящно порассуждать.

– Сугубо. – Люсин, который, напротив, обрел после еды полную ясность мысли и был преисполнен энергии, упорно загонял его в угол.

– Хорошо. – Березовский легонько припечатал ладонь к столу. – Я постараюсь объяснить тебе. Но давай уговоримся, что ты не будешь пока вытягивать из меня больше, чем я хочу сегодня сказать. У меня, понимаешь, есть уже какие-то наметки, определенные даже подозрения. Но – ты должен понять это, ибо творчество есть творчество, – мне нельзя выбалтывать раньше срока. Понимаешь? Иначе моя версия увянет, она самому мне может разонравиться, и тогда я не смогу идти дальше. Я неясно сказал?

– Ясно, – кивнул Люсин, хотя не понял, почему версия может ни с того ни с сего увянуть.

«Правильная версия не увянет. Напротив, совместное критическое обсуждение только отточит ее! Но Юрка знает, что говорит… Очевидно, он и мыслит иначе… Ну да я же прекрасно знаю, что он интуитивист. Даже среди следователей есть такие. Вся черновая мучительная работа проделывается у них внутри, подсознательно, они выдают уже готовые результаты. Причем зачастую великолепные, которых не достигнешь кропотливым копанием. Зато если они ошибутся, то словно крушение терпят… Идут на дно, даже не пытаясь схватиться за круг или случайно уцелевшую мачту. Как правило, повторно сотворить они уже не могут… И кому-то другому приходится браться за гиблое дело, когда и время упущено, и следы успели остыть… Тут либо пан, либо пропал. Ох, чует мое сердце, устроит мне он сабантуй…»

Березовский молчал, сосредоточенно катая хлебные шарики.

– Хорошо пообедали, старик? – неожиданно спросил он.

– Отменно… Интересно, как нас сюда пустили, – ты же вроде еще не член?

– Просто физиономия моя примелькалась… Но я вроде мальтийскую историю не досказал?

– Разве? А приорство?

– Тогда, значит, осталось только закончить. Да… Год спустя Наполеон, чтобы вбить клин между Россией и Англией, подарил Павлу недавно отнятую у англичан Мальту. Так великий магистр Мальтийского ордена стал еще полноправным сюзереном средиземноморского острова… А в 1817 году мальтийское приорство в Санкт-Петербурге было закрыто. Вот тебе и дух новой эпохи! Крохотная брызга грозных мировых бурь. Но в капле отражается, как известно, мир… Это, старик, раз… Ты, кажется, меня сам и нацеливал на масонство?

– Нацеливал? Нет, я тебя не нацеливал. Просто изложил все обстоятельства дела и предоставил тебе самому делать выводы. Ведь эксперт-то ты…

– Ну ладно, неважно… Суть в том, что при Павле русские масоны процветали: он сам был первым масоном и великим мастером главной ложи, оставаясь при этом магистром католического ордена.

– Царю все дозволено?

– Нет. Масоны терпимо относились к различным религиям. Свобода совести, так сказать. Но, конечно, ты тоже прав. Царям все дозволено, особенно таким самодержцам и самодурам, как Павел… Но я, собственно, о другом. В 1823 году масонские ложи в России были надолго закрыты. Другая эпоха, приятель. Совсем другая… При Павле русская аристократия просто играла в страшные тайны и гробовые клятвы, как играют дети; при Александре же секретный ритуал масонства стал прикрытием для собраний декабристов. Улавливаешь дух эпохи?

– Да, – кивнул Люсин. –Улавливаю. «Ни эшафотом, ни острогом…»

– «…нельзя прервать игру судеб», – подхватил Березовский. – Вот именно, в самую точку! Это уже начиналась новая эпоха – эпоха Николая Палкина… Ну пойдем, что ли? – Он положил деньги на оставленный официанткой счет, и они поднялись. – Между прочим, здесь помещалась ложа московских масонов, – сообщил Березовский, когда они проходили через внутренний зал, и обвел рукой массивные деревянные балки готического потолочного свода, стрельчатые витражные окна, уютный камин и узорную, ведущую на хоры лестницу.

– Да ну! – удивился Люсин. Колесо кармы[14]продолжало безостановочно раскручивать нить причин и следствий, а он не уставал поражаться их неожиданным соответствиям.

– Вот тебе и «ну»! – передразнил Березовский. – А это последние масоны, уцелевшие, так сказать, розенкрейцеры или тамплиеры, – давясь от смеха, шепнул он другу на ухо и украдкой кивнул на двух молодых поэтов, приютившихся у столика под окном.

Они находились, что называется, подшофе, а разноцветный рассеянный свет сообщал их лицам какую-то диковатую жуть.

На улице Воровского Люсина подкарауливала неожиданность. Проходя мимо серого посольского особняка, он увидел за оградой знакомое, улыбающееся лицо. Очевидно, консульский чиновник первым заметил Люсина, и встреча была неминуемой.

«Что он делает в чужом посольстве? – не слишком удивился Люсин. – Поистине мир тесен и полон неожиданностей».

– Какая встреча! – Дипломат приветственно помахал рукой и отворил калитку.

Кивнув козырнувшему милиционеру, он подошел к Люсину.

«Наверное, это он и играл», – догадался Люсин, увидев спортивную сумку и торчащие из нее ручки ракеток.

– Вот уж приятная неожиданность! – Рукопожатие дипломата было крепким и дружеским. – Я, знаете ли, только что закончил партию в лаун-теннис. Вы играете?

– Нет, – вздохнул Люсин. – Не умею.

– Если хотите, могу дать вам несколько уроков.

– Очень признателен, но, боюсь, мне сейчас не до тенниса… – Он рассмеялся. – Да и погода больше располагает к бассейну.

– Понимаю, – сочувственно кивнул дипломат. – У вас, конечно, сейчас самые жаркие дни. Туго идут розыски?

– Нет. Я бы этого не сказал… Надеюсь в самое ближайшее время сообщить вам более конкретные сведения.

– Лично меня после всего, что стало известно, совершенно не трогает судьба этого негодяя, но…

– Я понимаю, – кивнул Люсин. – Дела есть дела. Не мы их выбираем.

– Вот именно! Скорее, напротив, они выбирают нас, и, должен признаться, что в отношении меня этот выбор часто бывает неудачным… Вам в какую сторону? Может быть, нам по пути? – Он кивнул на притулившийся у бортика красный «Ситроен».