Роман потерь - Джулит Джедамус

Мы остановились около Павильона Небесного Управления. Я выбралась из экипажа и велела вознице ждать. Он явно был шокирован отсутствием у меня сопровождающего. Мне это было безразлично. Я получила час покоя и свободы от надзора.

Я двинулась через желтую аркаду, прикрываясь зонтом. Тонкий шелк не защищал от жары, и я по возможности старалась держаться в тени. Через некоторое время я оказалась перед дубами, около которых мы встречались, чтобы любоваться луной. Листья, преждевременно увядшие от засухи, едва держались на ветвях.

В нынешнем году листья не покраснеют. Но даже если это случится, я не увижу их алого шатра. Я не буду наблюдать за восходом луны, белой и полной, сквозь эти изогнутые ветви. Я буду отсутствовать, как Садако и Рейзей. Эти деревья останутся в моей памяти, как это произошло той ночью, в Восьмом месяце, когда я завидовала красоте двух сестер, которых не подвергли изгнанию, и желала возвращения человека, который причинил мне столько боли, что я больше не хотела видеть его лицо.

А что же этот новый мужчина, лицо которого мне дороже моего собственного? По сути, я ничего о нем не знаю. Он пришел ниоткуда, подобно желудям, которые зрели в продолжение всего года, а теперь разбросаны по земле, подобно ребенку, который зреет во мне, но который не получит имени. Если через два месяца он будет стоять здесь вместе с теми, кто соберется посмотреть на восход луны, он, как и я, не увидит этих деревьев. Для него они будут совершенно новыми. Если их краски поблекнут, он этого не заметит. Но ветви укроют его так же, как сейчас они укрывают меня.

Я ощущала его отсутствие в неподвижности жаркого полдня, будто держала в своих руках будущее, как некий экзотический, почти созревший фрукт.

От земли исходил запах грибов и плесени. Моим ногам, обутым в легкую обувь, было больно наступать на нераскрывшиеся желуди. Павлин распустил свой хвост и отошел от меня.

Миновав разрушенный ураганом павильон для ловли рыбы, я дошла до пруда Дракона. Я увидела погашенные костры, которые остались после священнослужителей, приходивших сюда молиться о дожде и прекращении эпидемии. Но я думала не о них, а о дочери Царя Драконов, которая дала Будде драгоценность неуловимого цвета.

Я припомнила письмо, которое получила от Канецуке осенним днем после обеда в гостинице в Удзи. «Напиши мне, какого цвета была та драгоценность, — спрашивал он. — Я не могу вспомнить». Но я была слишком рассержена, чтобы отвечать ему.

На пруду я увидела красную арку моста, и мне захотелось пройтись по нему. Что я найду в высокой траве под кленами? Там могли лежать двое любовников. Я припомнила слова Масато той ночью, когда по листьям бамбука стучал град и он попросил меня распустить над ним мои волосы. «Они похожи на траву, — сказал он, — на нескошенную летом траву».

Я обещала себе не плакать, но едва могла различить дорогу. Думала о магических предметах, найденных в ящике около постели Рейзея. Кто его туда поставил? Являлось ли это случайностью, простой небрежностью или кто-то действительно виновен в злодействе, в котором обвиняют Масато и меня? А может, их оставили там специально, чтобы скомпрометировать нас, те, кто плел против нас интриги?

Что ответит Масато, когда я скажу ему о заговоре? Я никогда не посвящала его в историю своего соперничества с Изуми. Поверит ли он в ее способность распространять ложь или решит, что это плод моих страхов и подозрительности?

Солнце пекло немилосердно, и я снова спряталась в тень. Тыльной стороной ладони вытерла слезы и увидела, что стерла пудру с лица. Тишина парка, к которой я так стремилась, стала меня угнетать. Крики птиц подчеркивали мое одиночество; звук падающей воды усиливал беспокойство.

Я наблюдала за ласточками, поднимавшимися высоко над собственными тенями, и мечтала об их отстраненности. С высоты, на которой они летали, открывался широкий простор, а все, что оставалось на земле, уменьшалось в размерах. Мой зонт — желтое пятнышко, мои движения едва различимы, мои мысли бессвязны. Все сократилось до формы и абриса: разбросанные там и сям деревья, стены и ручьи, крыши и башни.

С той высоты все неузнанное не имело значения. Цвет драгоценности под водой, мысли любовников, запутавшихся в траве, заговоры, интриги и предательство тех, кого обуяли злоба и ревность.

Возвращаясь к своему экипажу, я испытала ощущение, будто мое тело лишилось своего веса, будто я состою из неуловимых оттенков красок, которые блекнут под слишком ярким солнцем. Я становилась невидимой. Все, что было так отчетливо и живо, когда я только приехала сюда — грубая кора дубов, блеск роскошного оперения павлинов, зеленая свежесть дикого риса, заросли которого окаймляли пруд, — ускользает из моей памяти, как я ускользаю от них. Я никогда не вернусь в Синзен-ен. Он принадлежит моему прошлому даже в это мгновение, когда я еще смотрю на него.

Когда мы проезжали через ворота Сузаку, у меня возникло ощущение какого-то непорядка. Как путнику, который, возвратившись после долгого отсутствия, видит все, что он, уезжая, оставил, иными глазами, и ему кажется, что все вокруг изменилось, так и мне все казалось каким-то иным. Толпы придворных и вассалов, церемонные обмены приветствиями, похоронные процессии только увеличивали мое одиночество.

А они поджидали меня, те женщины, которые желали мне зла. Я увидела их сразу, как только пересекла зал около общей спальни пажей. Они стояли, перешептываясь, около колонны. Услышав мои шаги, Изуми обернулась и встретилась со мной взглядом. Проходя мимо, я слышала, как она сказала своим друзьям:

— Это госпожа Хэн, она опять бродила. — И пока я шла по коридору до своих комнат, меня преследовал их смех.

Она явилась без предупреждения, вечером, когда я писала письмо Масато. Услышав, что она разговаривает с Юкон, я резко повернулась и опрокинула кувшин, в который макала кисти. Вода пролилась на бумагу и стала стекать с края доски. Я схватила испорченное письмо, смяла его, но выпачкала чернилами пальцы и края рукавов.

— Пришла Изуми, — сказала Юкон, высунув наполовину свое горбоносое лицо из-за ширмы. — Можно ей войти?

Не успела я ответить, как она была уже в комнате: взгляд такой же темный, как ее узорчатое платье, губы дрожали.

— Вы будете рады услышать, что он болен.

Я отослала Юкон, которая подслушивала, стоя за ширмой.

— Кто болен?

— Вы отлично знаете, кто. Я только что получила от него письмо. Он остановился около Отоко и пробудет там, пока не почувствует себя лучше. У него лихорадка. — Она укоризненно посмотрела на меня. — Это ваших рук дело, не правда ли?

— Ничего подобного.

— Вы сделали это назло мне. Вы хотите сделать меня такой же несчастной, какой он сделал вас.

— Вы злюка и лгунья! — Слова вылетали из меня прежде, чем я могла остановиться. — Вы украли его у меня и лгали, когда я спрашивала вас о нем. Все то время, когда вы были любовниками, все то время, когда вы притворялись моим другом, вы смаковали обман. А теперь вы посмели прийти ко мне с обвинениями! Уходите. Меня тошнит от вас.