Напряжение - Владимир Ильин

– О, они будут соблюдены, – с готовностью поддержал я. – Я возьму то, что вряд ли нужно вашему сыну.

– Подождите! – засуетился отец парня. – Забирайте что хотите, но не убивайте его!

Хм. Я с удивлением оглядел раскрывшиеся от ужаса глаза Валентина, мою руку на его шее, и сопоставил с реакцией его отца. Они что, решили, что мне нужна его голова на память?

– Сын, ты слышал? – Андрей принял мое молчание за раздумья или приглашение к торгу. – Ты отдашь ему все, что он запросит!

– Мне бы не помешали гарантии безопасности для меня и моей семьи, – добавил я. – Не хотелось бы кого-то убивать и омрачать день еще сильнее.

– Считайте, что они у вас есть, – уверенно кивнули с экрана. – Валентин, ты все понял?

– Да, отец, – шепнул парень.

– Жди, я скоро буду, – пригрозил его отец напоследок.

Экран отразил табличку завершения вызова.

– Вот и поговорили, – с удовольствием подытожил я. – Сейчас расслабься, я заберу звездочку обратно.

Изъять звезду из организма не составило труда – всего-то уменьшить ее размер, забрав себе все Любопытство, и провести через кожу – почти не больно, судя по легкой судороге Валентина.

– Идем, я тороплюсь, – озвучил я, с удовольствием отпивая из открытой бутылки. – Меня ждут через полчаса, так что нужно успеть до этого времени.

– Учти, ценности никто не пересчитывал, я не знаю, сколько там, – потухшим голосом уточнил парень. – Что тебя интересует в первую очередь?

Я прислушался к своим мыслям и, к удивлению, не обнаружил на первом плане ни денег, ни драгоценностей. Там было совсем иное.

– Справедливость.

Скинув халат и оставив значок-пропуск на столе, я попросил Валентина пройти со мной в зал с кассами. Охрана возле дверей если и дернулась при моем виде, то тут же затихла от повелительного жеста босса, так что до нужного помещения добрались без всяких проблем, и уже совсем скоро наблюдали скорбную очередь, окутанную облаком безнадежности и растерянности.

– Распорядись приготовить деньги и коробки с ювелиркой, мне нужно найти украшения сестер, – попросил я его, а сам двинулся к кассе, где выворачивали карманы супругам с маленькой дочерью.

– Ничего не надо, – вмешался я в их разговор. – Билеты бесплатны, заберите ваши деньги.

– Эй, ты! – возмутился кассир, оглядываясь на солдата.

– Не препятствовать, – начальственным голосом Валентин пресек любые возражения. – И да, с этого момента билеты бесплатны. Тем, кто уже купил, все вернуть. Я… приношу извинения. – Последние слова дались ему с трудом, словно он все еще считал, что делал все правильно.

Впрочем, без разницы, что он там думает, – отец ему наверняка объяснит, что такое хорошо, а что плохо.

– Что надо сказать? – вновь повернулся я к семейной паре.

– С-спасибо? – робко улыбнулась женщина.

– Слава императору, – веско поправил я ее.

– Живо несите деньги! – сорвался на истерику голос главного за моей спиной.

К деньгам все-таки пришлось идти самим. Когда из дальнего кабинета, подгоняемые начальственным рыком, вышагнули слуги, прижимая к груди картонные коробки с рассыпающимися на ходу купюрами, и попросили десяток свободных рук себе в помощь, я слегка удивился. А когда нам уточнили, что даже так придется кружить между хранилищем и этой комнатой около часа, то проняло даже Валентина – оказывается, он и не представлял, какой объем могут занять купюры, ежеминутно собираемые с людского ручейка. В итоге коробки понесли обратно, а мы, захватив Федора (он знал, как выглядели украшения), направились следом – техническим коридором до просторного тупика перед массивной железной дверью.

– Остальные не так защищены, – отчего-то смутился служка, бряцая связкой с ключами.

Помещение без окон, подсвеченное длинным рядом тусклых желтых ламп, совсем недавно было тюрьмой на три камеры, отделенных от импровизированного коридора толстыми прутьями, – на вокзале наверняка хватало нарушителей порядка, и где-то их требовалось держать. Само собой, людей внутри не было, двери стояли распахнутыми настежь, подпертые знакомыми коробками. Впрочем, коробок хватало по всему полу – кроме тех участков, где купюры попросту сгружали в общую кучу высотой мне по пояс.

Пахло сыростью, деревом и растерянностью – моей, Федора и Валика.

– Сгниют, – первым подал я голос, укоризненно посмотрев на хранителя закромов.

Тот выглядел соответственно помещению – и не кладовщиком, а тюремщиком. Начисто лысый, слегка сутулый старичок, поглядывающий на нас с Федором крайне подозрительно.

– О, ни в коем случае! Мы устраиваем проветривания! – возмутился он.

– Надо граблями ворошить. Поверь, я как-то хранил около миллиона мелкими купюрами – иначе или сгниют, или мыши погрызут, – припомнил я опыт с «импами» и «орами».

– Так это… краска токсичная, – слегка неуверенно оправдался мужик.

– Так им не есть, им вредить, – не согласился, слегка пнув коробку возле подозрительно влажной стены. – А тут будет плесень.

– Н-да, – озвучил растерянно Валентин.

– Сей же момент исправим! – преданно глядя на босса, пообещал слуга.

– Да я сам позабочусь, – успокоил я хранителя, чем ввел в легкий ступор.

– Господин? – обратился тот к Валику.

– Он заберет все, что захочет. Не препятствуй и помоги, – вновь отыграл босса парень, отойдя от легкого изумления.

– Но как же! – возмутился старик, будто родное собрались отнять.

– А ювелирными изделиями займется мой коллега, – указал я на Федора.

– Но это ведь клановая собственность! – затрясся кладовщик.

– Густав, повешу, – лениво пригрозил Валентин.

– Сей же момент все сделаем, – тут же бросился в другую крайность слуга, пряча взгляд. – Куда грузить?

– Н-да, такое на руках не унесешь, – почесал я затылок. – Федор, что скажешь?

– С-сим-сим, откройся! – все еще в прострации, тихо произнес брат.

– Это до сокровищ, а что делают после того, как найдут?

– Убивают друг друга, чтобы себе больше досталось, – выдал Федор, продолжая разглядывать богатства.

– А ты опасный тип, – уважительно похлопал я его по плечу. – Только это ведь потом все придется одному тащить.

– Вот-вот, а старый дядя Густав поможет! – залебезил старик перед мальцом.

И даже Валентин как-то странно посмотрел на Федора.

– А убить можно и потом, – с оптимизмом подытожил я, собрав все взгляды на себе, – кроме детей и женщин, разумеется, – поправился чуть смущенно.