Ледобой. Круг - Азамат Козаев

У тридцати здоровенных воев на это уходило времени больше, гораздо больше. К счету «пятьдесят» четырехугольный брус, толстый настолько, что, если поставить его стоймя, за ним не стало бы видно человека, даже самого дородного, падал на землю и на счет «пятьдесят один» успокаивался.

– Двенадцать, тринадцать… – между тем продолжали сотники.

Девятеро, ухватившись за упорные скобы, потащили ворота настежь, четверо с одной стороны, пятеро с другой, и тонкий просвет между гигантскими створками ширился и наливался цветом разнотравья, выстлавшего подножье холма по ту сторону каменного языка.

– Восемнадцать, девятнадцать… – Залом поджал губы и смачно припечатал кулаком ладонь. – Парни дело знают туго. Это очень непохоже на шутку.

– Наши открывают ворота на счет «восемьдесят два», – задумчиво буркнул Черный Коготь и на удивленный взгляд Верны улыбчиво пояснил: – Слава богам, хватило ума загодя проверить. У нас просчитано все: сколько времени занимает запор ворот, пробег через площадь, подъем в башни, выезд из-за скалы на каменный мост перед воротами. Тот звездочет саддхута в память запал – толковый парняга, хоть и вражина. Кто знает, что пригодится?

Понемногу к воротам стекались возвращенцы. Кто застал разминку девяти с брусом и воротами, таращились на молчаливых соратников, как на привидения, кто опоздал – спрашивал очевидцев, и те и другие, раскрыв рот, молча пожирали глазами десяток Верны.

Валялась на ложнице, тупо глядела в потолок и пребывала в совершенном бездушии. Жужела ворчала на бедовую девку, пыталась растормошить, но тщетно. Не хотелось ничего, даже шевелиться и гонять по рту язык. Что бывает с пузом, когда переешь и перепьешь, знали все, но как чувствует себя душа, наевшаяся впечатлений по самое «не могу», Верна могла рассказывать долго. Вчера над горами висел туман, потом налетел ветер и выдул морось напрочь. Внутри же поселилась неприветливая хмарь, и не подует ветер и не снесет жуткий туман.

Один за другим возвращенцы стали исчезать из крепости. Неподалеку от Бубенца, столицы княжества, в которой засели братцы-князья с дружиной, встали тучные леса, непроходимые ночью и непроглядные днем. Если все разом выйдут за ворота Последней Надежды, кто-нибудь глазастый это приметит, и понесется недобрая весть в Бубенец, а ведь известно, кто предупрежден – тот вооружен. Ходу из бубенецких лесов до города всего ничего, ночью еще меньше, стало быть, лучшего места не найти. В двадцатый день июля десяток Верны откроет ворота, и город встанет на уши.

– Ты купеческая дочь, при тебе охрана и мало-мало добра, – наставлял Верну Черный Коготь. – Ворота в город, слава богам, не заперты, плати мытную пошлину и входи. Серый Медведь – твой батюшка, ты упросилась поглядеть на город. Набьем две-три повозки барахлом, с тем и отправитесь. Дальше смотрите сами.

– Бубенцовские ворота не легче наших. – Залом кивнул на ворота Последней Надежды. – На счет «двадцать» управитесь. Еще «пятьдесят» – на сотню охраны. Лишь бы стрелять не начали.

– По-моему… – начала было Верна.

– Знаю, знаю, – усмехнулся истинный князь. – Слышали. Хорошо, если так. К тому же будет темно, вас мало, как бы своих не перестреляли. Все готово?

Все готово? Верна пожала плечами. Телеги снарядили, вооружение в полном порядке, мечи и сабли оправлены и ухожены, лошади накормлены.

– Отсыпайтесь. Выходите поутру, еще до рассвета. Поедете обходной дорогой, чтобы подойти к Бубенцу с противоположной стороны. Ни к чему, чтобы на вас лишний раз косо посмотрели.

– Бешеной собаке дневной переход не крюк, – горько улыбнулась Верна и, повернувшись, ушла к себе.

Залом и Черный Коготь многозначительно переглянулись.

– Я видел много всякого, – задумчиво бросил истинный князь. – Меня никто не назовет малахольным, но эти девятеро – суть нечто странное и удивительное. У каждого из нас есть внутренний голос, у иного собака лаять начинает, у кого-то осел криком кричит, у третьего змея голову поднимает, у меня же… ровно медведь встал на задние лапы, ревет, губищей трясет, в чащу не пускает. Так не по себе мне было только раз, когда звездочет саддхута Бейле-Багри провел нашу ладью через вражеское заграждение. Тогда запустили красного петуха в сокровищницу Верче-Дефти. В лимане десятки ладей, на каждой несколько дозорных, а нас никто не видит и не слышит! Будь я проклят, если звезды не раскинули над нами свое могущественное покрывало!

Сотник согласно кивнул.

– Чародейство?

– Не знаю, – Залом огладил бороду, глядя Верне вослед. – Не знаю. Одно меня радует – эти парни с нами, а не с братцами-князьями.

В утро пятнадцатого дня июля десяток Верны вышел из Последней Надежды. Еще солнце не встало, и предрассветную тишину расчертили скрип тележных колес и звонкий стук о камни подкованных копыт. От крепости взяли на восток, с тем чтобы описать пологую дугу и подойти к Бубенцу с полуночи, дескать, знать не знаем, где засели мятежники. Шли спокойно, от людей не прятались, глядели прямо, вот только глаза никому не показывали. Верна усмехалась, видя, как шарахаются в стороны встречные-поперечные. Как не вспомнить, что человек – плоть от плоти леса и степи, не изжил еще животный дух внутри. Он-то и гнал людей прочь, стоило десятку разделить с кем-нибудь дорогу. Сама заметила, пройдет конный или пеший рядом с одним из девятерых – и что-то делается с человеком: плечи сутулит, глядит исподлобья и шагу прибавляет.

– Где же вы, разбойнички? – усмехаясь, бормотала под нос Верна. – Мне бы только одну стрелу поймать, и ту жалеете.

То ли разбойники в этих краях перевелись, то ли звериного чутья у них оказалось в избытке, десять спокойно проехали почти всю страну. Не-ет, усмехалась про себя Верна, не перевелись разбойные люди. Они как грязь – везде. Просто боятся. Чутье у них острее, чем у простых людей, оно и понятно – на чутком носу жизнь висит.

– Завтра войдете в Бубенец и все напасти окажутся позади, – убеждал Верну хозяин постоялого двора, последнего перед въездом в город. – Вас хоть и десяток, а разбойников больше, много больше. Ватага Брыдла шалит на дорогах.

– Да уж, – мрачно буркнула Верна. – Что такое десяток воев? Плюнуть и растереть. Правда, батюшка?

Серый Медведь, не отрываясь от чаши с брагой, выглянул исподлобья и молча кивнул, а хозяина отчего-то зазнобило. И это летом, в шаге от жарко натопленного очага! Аж гусиной шкурой весь изошел, и зубы отчего-то застучали.

Вошли в город утром, солнце только выкатилось над дальнокраем. Горы остались где-то далеко на полудне, а в чистом поле на возвышенности неожиданно встал город. Не было ничего, только деревья росли по краям дороги, а как только лес раздался в стороны и дорога плавно пошла вверх и влево, завиднелись городские стены.

– Саженей двадцать. – На подъезде Верна задрала голову и оценила высоту стен. – Высоко, сказать нечего.

– Двадцать две, – глухо поправил Змеелов. – Слева от ворот повыше, справа поменьше.

– Скажите пожалуйста, – буркнула под нос. – Даже это углядели.