Тайный мессия - Дж. Р. Лэнкфорд

«Почему я здесь? – спрашивал себя Ахмед. – Потому что старик, которого я не знаю, приказал мне здесь быть?»

Почему он чувствовал себя так, будто эти деревенские жители загнали его в угол, сидя в пыли в своем глупом кругу? И кем был тот явно арабский мальчик, выдающий себя за клона Иисуса?

Темнело, и Ахмед знал, что Аджия будет на него злиться. Он представил, как она расхаживает перед их палаткой, воздвигнутой на высоком настиле над высохшим руслом реки. Он мысленно увидел ее силуэт на фоне сверкающего, темнеющего неба – в своей обретенной зрелой женственности она была еще красивее, чем в его самых чарующих снах, – Аджия, сладкая, как медовые финики, которая хотела убить всех вазунгу.

Наверное, их свела сама судьба.

Много лет Ахмед чувствовал себя одиноким, отстраненным, потому что в его жизни не было отца. Некому было гордиться, когда Ахмед впервые постился целый месяц Рамадана, никто не учил его, как драпироваться в белый ирам [111], когда он впервые отправился в паломничество в Мекку, чтобы выполнить свои религиозные обязанности в таинстве хаджа. Отосланный из дома, чтобы изучать экономику, поскольку ему хорошо давалась математика, Ахмед повиновался воле отца. Он переехал в Нью-Йорк и нанялся в крупную фирму, чтобы выведывать секреты американских счетов для джихада. Но, пока он этим занимался, ему стало многое нравиться в Америке: пиво, футбол, женщины в вольных одеждах, пульсирующая музыка неприличных песен, свобода быть неправым, как и правым. Оставаясь в некоторых отношениях в стороне от своих мусульманских обязанностей, Ахмед тщательно следовал пяти столпам ислама: иметь веру, молиться, раздавать милостыню, поститься и совершать хадж в Мекку. Однако Ахмед жил в двух мирах и знал, что всегда будет так жить, если только не присоединится к своему отцу.

С тех пор как он встретил Аджию и решил ей помочь, он больше не чувствовал себя одиноким. Аджия дала Ахмеду его джихад. Теперь он принадлежал миру своего отца.

Бургиба наблюдал, как молодая женщина по имени Сума шагнула в людской круг. Она заговорила, а старик Бабу играл на своей мбире, извлекая из нее мягкие, высокие ноты, наполняющие ночь. Сума говорила сперва по-английски, чтобы ее могли понять гости, потом на суахили – для всей деревни.

– Давным-давно наши предки жили в гармонии и радости, – начала Сума.

Кружок захлопал в ладоши в такт мбире и сказал:

– Аминь.

– Давным-давно Африка была нашей.

Хлопки и новое «аминь».

– Те африканцы назывались Фиолетовым народом.

Кто-то начал напевать в такт хлопкам и «аминь».

– Их кожа была иссиня-фиолетовой.

Хлопки, пение.

– Все они владели пепо. Все говорили со своими предками. Все могли исцелять.

Хлопки, хлопки.

– Они играли на Исцеляющем Барабане и сидели, как мы сидим, в священном кругу.

Старик играл на мбире, извлекая приятные высокие звуки.

– Потом некоторые из фиолетовых людей ушли в другое место и жили в мире и гармонии тысячи лет.

Хлопки, пение.

– Странники расселились по всей земле и утратили знание о своем Фиолетовом пламени.

«Аминь», «аминь», «аминь».

– Сегодня пламя снова зовет нас. Дух зовет нас. Пепо зовет нас. По всему миру поют музыку африканцев. Возвращайтесь, сыны и дочери, к пламени.

Ахмед гадал – было ли возвращение к Фиолетовому пламени чем-то сродни полному подчинению мусульман воле Бога и не подразумевался ли под «музыкой африканцев» Майкл Джексон. Девушка по имени Сума вернулась в круг, и одна женщина пропела:

– Мунгу юй мвема, юй мвема, юй мвема.

Круг ответил единым глубоким голосом, вибрирующим в небе.

Старик подошел к своему барабану и начал отбивать гипнотический ритм.

Что-то происходило. Что именно, Ахмед не мог сказать. Девушка по имени Ариэль внезапно широко улыбнулась, как будто случилось нечто удивительное.

Глядя на ее улыбку, Ахмед почувствовал себя счастливым. Он почувствовал себя таким безмятежным, каким не чувствовал с тех пор, как начал планировать свой джихад. Его душу наполнил глубокий мир, какой он ощущал лишь в редкие минуты, совершая на молитвенном коврике намаз. Он подумал о Заке, спящем в его лагере. То была лишь шутка – назвать его неверным. Коран называл неверными язычников, это понятие не включало в себя «ахль аль-китаб» – христиан и евреев, которых называли Людьми Книги. Их ислам признавал. Отец Ахмеда говорил, что ислам не воевал бы с ними, если бы они первыми не начали воевать с исламом. В Коране говорилось: «Да не будут верующие предпочитать дружбу с неверующими дружбе с верующими». Строго говоря, Зак не был неверующим, он просто не был мусульманином.

Барабан продолжал стучать, и вскоре Ахмед почувствовал, что его сердце стучит в одном ритме с ним. Барабанный бой и песни как будто физически вошли в него и заставили его тело вибрировать – до тех пор, пока он почти запульсировал от веселья. С закрытыми глазами Ахмед улыбался и улыбался. Потом, внезапно, по его лицу потекли слезы. Что-то открылось – и он стал одним из многих.

Он услышал, как старик перестал стучать в барабан и снова взял мбиру. Звук ее был – сама сладость. Сама любовь. Он заставил Ахмеда прекратить думать о том, чтобы кого-то убить.

Он открыл глаза. Почему он не открыл для себя новые идеи Имама аль-Шарифа перед тем, как явиться сюда? Почему не изучал фондовый рынок вместо джихада? Если такой человек, как Шариф, основатель «Аль-Каиды», пришел к выводу, что ответ на вопросы – не в насилии, разве мог Ахмед отмахнуться от этого и обратиться к насилию? Первая книга Шарифа «Основы подготовки к джихаду» была учебным пособием в лагерях Афганистана. Разве не должна направлять современных джихадистов новая теория Шарифа?

Слушая мбиру старика, Ахмед решил, что больше ни в чем не уверен. Поэтому он должен остановить своих людей прежде, чем те войдут нынче ночью в деревню. Он серьезно сомневался, что они сделают такую попытку, зная, что Ахмед все еще здесь. Одно его отсутствие должно было сказать остальным, что что-то не так. Он являлся движущей частью плана, а Аджии полагалось уснуть в палатке в их лагере, прежде чем начнутся убийства.

Тем не менее он должен был удостовериться, что друзья отца не явятся сюда.

Прихватив с собой фонарь, Ахмед отделился от священного круга, который пленил его сердце, и выскользнул из владений старика. Ему придется добираться до лагеря в темноте, и свет отпугнет рыщущих в поисках добычи животных.

Вскоре выяснилось, что он не помнит дороги, потому что сбился с пути и вернулся на то же самое место. Но в конце концов Ахмед все же нашел хижину, которую видел, когда принес Ариэль в деревню. Хижина отличалась от других маленькими окошками с четырьмя застекленными филенками.