Глаз Лобенгулы - Александр Косарев

Неожиданная находка дала пищу очередным размышлениям: калибр и размер патрона никаким боком не подходили советским образцам стрелкового оружия, коими была вооружена мозамбикская армия! Я оглядел каморку внимательнее, и взгляд мой упал на деревянный ларь, стоящий в самом углу. Собственно, удивило даже не наличие ящика в комнате, а то, что его заперли зачем-то сразу на два висячих замка. Более того, каждая доска была перехвачена еще и широкой стальной лентой…

«Да они же складируют здесь конфискованное оружие! — осенило меня. — Теперь понятно, почему мы им мешаем. Ведь если еще кого-нибудь задержат с винтовкой или пистолетом — придется нас выпроваживать: оружие разряжать, номер ствола в книгу учета вписывать, в ларь укладывать. Потому-то и необычный патрон на полу валялся. Рассыпали, видать, несколько штук в спешке, а собрали не всё…»

Моя догадка, конечно же, требовала более веского подтверждения, но я и без того был уверен: весь боевой арсенал отряда Мунги лежит именно здесь, под этими двумя замками.

* * *

После ужина настало время покинуть очередное наше пристанище. Машина, доставившая в отряд продовольствие, являла собой странную помесь тракторной тележки, комбайна и… «роллс ройса». В передней части деревянного корпуса стояла прибитая к полу табуретка для водителя, справа от нее располагался обмотанный проводами и трубками двигатель от престижной импортной машины, а задняя часть чудо-сооружения местного Кулибина представляла собой большой кузов, предназначенный как раз для размещения тары с продовольствием. Двое солдат, выделенных мне в помощь любезным майором, уложили Владимира Васильевича ближе к задней оси, а я разместился позади водителя, пообещав придерживать в дороге пустые армейские термосы, с непокорным нравом которых был прекрасно знаком.

На прощание я дружески пожал майору Ганити руку, чувствуя себя при этом распоследним подлецом. Но разве мог я — одинокий чужестранец, обремененный заботами о больном родственнике, — хоть как-то повлиять на происходящие в Мозамбике события? В итоге я лишь мысленно пожелал майору удачи и попросил всех опекающих Мозамбик богов уберечь этого достойного и сердечного человека от всякого рода напастей.

Наконец водитель в накидке, характерной для народности тсонга, врубил стартер, и мы тронулись в путь. Машина, собранная из непонятно как взаимодействующих частей и агрегатов, двигалась, к моему удивлению, весьма шустро.

— Славненько я сегодня поспал, — раздался голос дяди, — прямо как в детстве. Наверное, пришел конец нашим мытарствам, а? Как считаешь, Санька?

— Не уверен, — ответил я, наблюдая за манипуляциями водителя. — Но на всякий случай запасся направлением в госпиталь миссии ООН. Если до завтрашнего дня с нами ничего не случится, направимся именно туда.

— А что с нами может случиться? — самонадеянно ухмыльнулся дядя. — Мунги с подельниками арестован, дорога контролируется правительственными войсками…

Машину неожиданно сильно тряхнуло, и водитель, негромко выругавшись, снизил скорость до минимума. Тряхнуло еще раз, и я свесился через низкий бортик полюбопытствовать причиной задержки. Оказалось, что просто с вплотную обступивших нас громадных деревьев на дорожное полотно упало несколько крупных сучьев.

— Эй, — крикнул я шоферу, — тормозни, я их уберу!

Тот отчего-то зло взглянул на меня и, напротив, резко вывернул влево, намереваясь объехать самый толстый сук. Едва я начал смещаться к упрямцу, чтобы заставить-таки остановиться (тряска для дяди была убийственна), как над моим правым ухом что-то прожужжало. Водитель вдруг громко охнул, волчком подскочил на табуретке и… неуклюже завалился прямо на двигатель. Я бросился к парню на помощь, но тут же увидел, что никем не управляемая машина неумолимо приближается к глубокому кювету. Метнувшись к рулю, я впопыхах наехал на крупный сук и от жесткого толчка крайне неудачно прикусил язык.

Взбесившись от боли, я судорожно вдавил педаль газа, но в ту же секунду в кузове раздался страшный грохот, а мое плечо с нечеловеческой силой сжала чья-то рука. Едва не заорав от ужаса, я всё же нашел смелости оглянуться: в меня вцепился не кто иной, как Омоло. Одной рукой он цепко держался за меня, а другой энергично выдирал из горла неподвижного водителя стрелу.

— Изи, изи (тише, тише), — прошипел кафр, указывая окровавленной стрелой, словно школьной указкой, куда-то влево.

Как послушный ученик, я взглянул в том же направлении. Между рощей и начинающейся за ней плантацией неведомых плодовых деревьев отчетливо виднелся съезд на проселочную дорогу. Повинуясь указаниям балансирующего за моей спиной кафра, я свернул с шоссе и помчался по укатанному проселку.

Поворот, еще один. Наконец, опять же по знаку Омоло, я заглушил мотор. Массивным бампером машина снесла по инерции несколько сухих деревьев, и наступила тишина. Кафр тут же соскочил на землю и, приложив руку к уху, начал напряженно вслушиваться в издаваемые окружающим миром звуки. Простояв так минут десять и убедившись, видимо, что погони нет, он молча принялся за труп водителя.

Спрятав убитого в густой траве, Омоло, используя переводческие способности Владимира Васильевича, не терпящим возражений тоном начал излагать план дальнейших действий. Мне в его плане отводилась самая безобидная роль — всего лишь «живой стремянки». В силу своего высокого роста я должен был подсадить кафра на крышу барака, чтобы он мог без труда добраться до вентиляционного отверстия и опустить в него сплетенный из лиан канат. Далее, согласно плану, Мунги и его ребята выберутся по канату наверх, спустятся по скату, после чего попадут опять же в мои объятья. Часового, если тот встанет вдруг на пути, Омоло брал на себя: предполагал убить, как и водителя, стрелой с острым стальным наконечником.

Я вспомнил, как несколькими часами раньше принял решение положиться на судьбу, и незаметно для кафра обреченно вздохнул.

А уже примерно в половине первого мы вдвоем отправились осуществлять задуманное. Местоположение дорожного заслона, несмотря на непроглядную ночь, обнаружили легко и быстро — благодаря двум кострам, один из которых полыхал непосредственно у дороги, а другой слабо мерцал между палатками. Подкравшись ближе, заметили и третий источник света — керосиновый фонарь, висящий на двери временной тюрьмы. Часового рядом не наблюдалось. «Наверное, предпочитает отсиживаться у одного из костров, нежели кормить осатаневших комаров у керосинового комелька, еще более привлекающего этих кровососов», — подумал я.

Крадучись, словно охотящиеся гиены, мы с кафром поползли к бараку с пленными. По большому счету, мы не слишком-то и опасались, что нас услышат, ведь ночные джунгли Мозамбика — это нечто особенное. Если днем, а особенно в рассветный час, они кажутся безмолвными и пустынными, то в разгар африканской ночи, напротив, прямо-таки сотрясаются от всевозможных звуков. Вот кто-то кого-то преследует в громко трещащих сухих сучьях… А вот кто-то кого-то уже догнал: стоящие мрачной стеной заросли враз оглашаются чьими-то душераздирающими предсмертными воплями…

Под эту сумасшедшую какофонию мы и достигли наконец задней стены тюремного барака. Держа смертоносное оружие наготове, Омоло поднялся в полный рост и огляделся. Бледная луна еле-еле просвечивала сквозь низкие облака, но вряд ли это могло служить помехой профессиональному охотнику и зоркому от природы кафру. Спустя несколько минут он призывно махнул мне рукой. Я приблизился и надежно уперся в дощатую стену барака спиной. Оттолкнувшись от моего колена, щуплый Омоло кошкой взлетел на железную крышу. Отойдя чуть в сторону и схоронившись в кустах, я наблюдал, как он, распластавшись, сноровисто ползет к вентиляционному коробу. Вот его тень мелькнула у самого конька крыши, вот еле слышно треснула отдираемая доска… Я замер: в киношных боевиках в такие моменты включается обычно яркий прожектор, и раздается голос полицейского: «Сдавайтесь, вы окружены!».