Секрет каллиграфа - Рафик Шами

Долго думал старый управляющий, как помочь своему хозяину. Он звонил ученым-исламистам, профессорам, либеральным и консервативным журналистам, и все они смеялись над его страхами и в один голос уверяли, что каллиграфия — высокое искусство, породившее арабскую культуру.

— Эти варвары и в божественной игре букв видят руку дьявола, — возмущался Мамдух Бурхан, главный редактор консервативной газеты «Аль-Айям». — Они враждебны ко всем радостям жизни, а это совершенно не в духе ислама. Наш пророк — Всевышний да благословит его душу — понимал толк в чувственных наслаждениях.

Лишь один ответ выходил за рамки пустого утешения.

— Им нет дела до школы, — сказал Тауфику Хабиб Кахале, главный редактор сатирического журнала «Аль-Мудхик-аль-Мубки». — Фанатикам, как я слышал, не дают покоя какие-то секретные планы каллиграфа. Но Назри не имеет к ним никакого отношения, так что у тебя нет причин беспокоиться за него.

Редактор посоветовал выбросить из головы незваного гостя, но холодные глаза бородача и во сне не давали покоя Тауфику.

В противоположность ему Назри Аббани забыл о неожиданном визите сразу после того, как положил трубку. Он съел десерт, допил кофе и пошел к себе в комнату на второй этаж.

Там он открыл кейс и достал оттуда папку с письмом от Фарси. Произведение искусства на двух страницах! Описание женщины оказалось превосходным. Когда Назри сощурил глаза, строчки заметались, как язычки пламени.

Что за божественный шрифт! Назри пришлось преодолеть себя, чтобы сложить эту бумагу. Он сделал это осторожно, точно совместив края листка с серединой. Потом Назри взял тяжелую золотую монету, которую купил на улице Ювелиров, положил ее точно на середину полоски и аккуратно закрепил клеем. Он несколько раз встряхнул бумагу — монета сидела крепко. Забравшись на кровать, Назри выпустил сложенное письмо из рук. Полоска завертелась, как пропеллер, опускаясь перпендикулярно земле.

Назри терпеливо ждал, пока теща вымоет посуду и уберется на кухне. Прошла целая вечность, прежде чем она направилась в спальню. Назри знал, что Альмас давно храпит рядом с Нариман, которая день ото дня все больше походила на мать.

В доме царила тишина, как на кладбище. Назри на цыпочках направился к деревянной лестнице, поднялся в мансарду и быстро запер за собой дверь.

Снаружи светило солнце. Его лучи расстилались по земле подобно прозрачному ковру, распространяя тепло, хотя помещение мансарды еще хранило прохладу ночи. Дрожа от холода, Назри подошел к окну. Незнакомка из соседнего двора сидела на большом стуле возле фонтана и читала. Когда Аббани открыл окно, она взглянула вверх и улыбнулась. Назри чуть не умер от счастья. Он кивнул ей на бумагу. Ветер к тому времени совсем стих, и Назри выпустил письмо из рук. Удивление отразилось на лице женщины. Она рассмеялась и прикрыла рот рукой. «Вертолет» приземлился метрах в двух от стены, неподалеку от фонтана.

Незнакомка выпрямилась и, еще раз улыбнувшись Аббани, встала, чтобы поднять письмо. Потом Назри услышал шаги и грохот, словно кто-то ударил молотком в дверь. Он быстро закрыл окно, замер на несколько секунд, а потом вышел на небольшую террасу перед мансардой. В этот момент он увидел, как его жена ступила на лестницу, соединяющую первый этаж с его комнатами на втором. Назри остановился. Напрасно: появления Альмас на втором этаже он так и не дождался.

«Галлюцинации нечистой совести», — подумал Аббани и ухмыльнулся. Последний раз угрызения совести мучили его еще в детстве. Шагнув на первую ступеньку, Назри попытался другой ногой нащупать следующую, но в этот момент доска под ним затрещала, и он провалился в темноту, отчаянно размахивая руками в поисках опоры, а потом ничего уже не чувствовал, кроме боли.

Очнулся Назри в больнице с загипсованной левой ногой.

Хамид Фарси бушевал перед собравшимися сотрудниками своего ателье, потому что только они знали о подарке Назри Аббани и двух мраморных досках, на которых по эскизу мастера Самад выбил имена жертвователей. Самад же обратил внимание каллиграфа на посыльного Салмана как на возможного шпиона, потому что тому больше других приходилось слышать разговоры, которые каллиграф вел с клиентами.

— Но он же христианин! — удивился Фарси.

Самада не смутил этот довод.

— И христиане, и иудеи — все они предатели, — ответил он. — Разве не выдали они своего Иисуса за тридцать сребреников? Махмуд должен все из него выжать. Посмотрим, как он будет заливаться канарейкой в его руках!

Некоторое время Фарси молчал, а потом согласился.

На следующий день несчастный юноша пришел в мастерскую весь в синяках. Один глаз у него заплыл, рана возле правого уха припухла и покрылась коричневой коростой. Махмуд так ничего из него и не вытянул. Самад стоял перед своим хозяином, опустив голову.

Когда Хамид спросил Салмана, что с ним случилось, тот ответил, что упал с велосипеда в канаву. Так запугал его Махмуд.

Это произошло за день до Рождества.

— Завтра вы празднуете рождение своего пророка, не так ли? — спросил Фарси, которому стало жалко Салмана.

Юноша кивнул.

— Ну а потом будет Новый год, — сказал мастер и полез за бумажником. — Оставайся дома до второго января и отдыхай.

С этими словами Фарси выдал Салману его месячное жалованье и попрощался.

Стоило Салману переступить порог ателье, как в дверях появилась сестра мастера Сихам.

— Исчезни, — прошипел Фарси, выталкивая ее за дверь. — Сегодня у меня нет ни денег, ни времени.

Сихам пробормотала что-то, потом ударила кулаком в стеклянную дверь и ушла.

— Ну а в наказание Махмуд поработает у нас мальчиком на побегушках, — громко, чтобы слышали все, провозгласил Фарси.

Для взрослого мужчины Махмуда это было тяжкое унижение. Но самые страшные испытания предстояли ему в январе.

Салман по телефону сообщил Нуре о своем приключении, и она немедленно пожелала его видеть. Юноша стыдился синяков и заплывшего глаза, но Нура настаивала на встрече.

Спустя некоторое время они сидели в кафе неподалеку от кинотеатра «Фардус». Салман молчал. Нура была в ужасе. Она не ожидала от своего мужа такой жестокости. Увидев Салмана, она заплакала, а потом принялась его целовать. Страха она не чувствовала. Хозяин кафе смотрел на молодую пару жалостливыми глазами. Внезапно Нура ощутила приступ ненависти к Фарси. Расставшись с Салманом, она отправилась к Далии и ничего не стала ей рассказывать, только впервые выпила с ней арака. Нуре сразу полегчало. На прощание портниха крепко сжала ее в объятиях:

— Береги себя.

Нура кивнула и отправилась домой.

Третьего января Салман вернулся в мастерскую. В обеденный перерыв Карам спросил его, слышал ли он о болезни Махмуда. Юноша покачал головой.

— Говорят, он нездоров и с завтрашнего дня работать не сможет, — сказал Карам, многозначительно улыбаясь.