Рассказы веера - Людмила Третьякова

«Нет ничего опаснее первого успеха», – утверждала французская писательница XIX столетия Дельфина де Жирарден. А уж эта дама знала, о чем говорила.

...Через пару дней Любовь Ивановна снова вышла на прогулку, не имевшую, впрочем, желанных последствий. Это нисколько не обескуражило ее. Она взяла за правило совершать подобный моцион каждый день, отправляясь только в самые фешенебельные места. Казалось, в отдалении от ее мерзкой квартирки даже воздух имел целительные свойства: Любовь Ивановна выглядела посвежевшей и похорошевшей. Выражение заботы и раздражения покинуло ее лицо, что было весьма кстати для задуманного переворота в жизни, – мужчины как огня боятся дамской нервозности.

Тратя первый гонорар как можно аккуратнее, Любовь Ивановна все же облюбовала себе местечко возле широкого окна в нарядной кондитерской. Взяв что-нибудь из сладкого, она сидела, мечтательно глядя поверх крыш на облака, весело бегущие под напором невского ветра.

...Никто не знает, каким именно образом Любовь Ивановну заметили и кто именно: Шарлотта ли Федоровна, кто-то из ее товарок или какой-то господин, привлеченный загадочным видом незнакомки в изящной шляпке с вуалеткой.

Одно можно сказать с уверенностью: всего за несколько месяцев госпожа Голубцова, начав с малопочтенного фланирования по столичным проспектам и бульварам, обрела даже среди великосветских кавалеров репутацию обворожительной и дорогой куртизанки.

Ее имя сделалось известным и титулованным дамам, которые, несмотря на все отвращение к пороку, о чем они время от времени громко заявляли, все же испытывали некий интерес к «особам известного сорта», обсуждали их, появлявшихся везде, кроме особняков знати, и, стараясь быть справедливыми, не отказывали многим из них ни в красоте, ни во вкусе, ни в хороших манерах.

Однако преуспевание тех, кто, «окруженный блеском и роскошью, существует для чистых и зажиточных бар», писал в «Истории русской женщины» литератор XIX века С.С. Шашков, обычно продолжалось не более пяти лет. За этот период, по его наблюдениям, состав столичных «камелий» полностью обновлялся. Вероятно, «гетеры современного мира», как он их называл, и сами чувствовали, сколь недолог их век, и вся их жизнь ежедневно строилась «на искусстве разорения» своих ухаживателей.

Бриллианты, цветы, кружева,

Доводящие ум до восторга,

И на лбу роковые слова –

«Продается с публичного торга».

Прожив несколько безбедных лет, по мере увядания своих прелестей, которые при разгульном образе жизни изнашиваются очень скоро, «камелия» постепенно теряет свою ценность, спускается все ниже и ниже по лестнице проституции до тех пор, пока в качестве совершенно бросового товара не попадает в тот омут, в котором влачат жалкое существование полунагие, голодные, сгнившие в «венере» женщины, продающиеся за три копейки, да и то только при особенно счастливом случае.

Такое будущее ожидало и Любовь Ивановну. Она не могла не сознавать столь ужасающей перспективы.

Конечно, ей, как и многим ее подругам по «ремеслу», хотелось некоего постоянства. Женская натура давала о себе знать: появлялась привычка, желание обрести хоть жалкое подобие семейных взаимоотношений с очередным покровителем, которому как раз претило всякое однообразие. Наступало расставание, более или менее прилично обставленное. Делать нечего, в этом мире надо жить по его законам. И Любовь Ивановна продолжала показываться в публичных местах, знакомилась, прикидывалась, просчитывала наперед, что можно ждать от следующего «милого друга».

...В своем исследовании, посвященном королевам «древнейшей профессии», англичанка Джоанна Ричардсон знакомит читателя с теми нюансами – весьма значительными, – которые определяли положение этих женщин в обществе, их статус, а в конечном счете всю их жизнь, полную невероятных взлетов и безвозвратных падений в бездну.

«Куртизанка – меньше, чем любовница, но, конечно, не проститутка, – пишет Ричардсон. – Куртизанка не любовница, потому что ее любовь продажна, а не проститутка, потому что сама выбирает клиентов-любовников. Профессия куртизанки – любовь, а ее клиенты – как правило, люди очень знаменитые (и, добавим, высокородные. – Л.Т.).

Куртизанкой могла стать и порядочная женщина, в силу житейских передряг кинувшаяся во все тяжкие, либо молодая девушка весьма простого происхождения, понявшая, что единственная возможность заработать состояние – пустить в ход свои чары, либо актриса, признавшая, что ей не хватает таланта, и бросившая театр, либо, наконец, авантюристка, влекомая жизнью, полной приключений.

Но какого бы происхождения ни была женщина, какую бы цель она ни преследовала, она должна уметь ловко продавать свои услуги.

Профессия куртизанки жестока. В определенном возрасте она либо разбогатеет и достойно – а иногда и блистательно – выйдет замуж, или преждевременно состарится, останется бедной и одинокой».

Это короткое слово «или» как водораздел между двумя вариантами судьбы: один – погибельный, другой – похожий на сказку. Жизнеописания тех несчастных, которым было суждено первое, могли бы составить целую библиотеку, но они редко кого интересовали, и, оставшись безымянными, покорно и навсегда уходили в небытие. Биографии же тех, кто наперекор своей постыдной профессии умудрился вписать свои имена в историю, поместились бы в одном томе. Но следует признать, что именно эти дамы, при всех своих пороках, не могут оставить равнодушными. Хотя бы потому, что из той бездны, куда их ввергли обстоятельства или собственная воля, чаще всего их вызволяли мужская любовь и преданность. Несмотря ни на что. Наперекор всему. Иногда себе на погибель. И другой силы, кроме любви и преданности, способной отвоевать место под солнцем для презираемой обществом женщины, нет.

Так случилось и с Любовью Ивановной.

Наверное, мы уже никогда не узнаем, как и где она встретилась с графом Григорием Александровичем Кушелевым-Безбородко. Она могла стать его содержанкой на том же основании, как это обычно случалось: просто перешла от одного покровителя к другому, прельстясь более выгодными условиями. А возможно, Николай Иванович Кроль, постоянно крутившийся вокруг богатого графа-литератора, познакомил его с красавицей сестрой, имея в виду некие собственные интересы (что и подтвердилось спустя некоторое время).

Но как бы то ни было, куда важнее другое – для графа Григория Любовь Ивановна из очередной временной подруги превратилась в обожаемую женщину, без которой он уже не мог жить. И он с энергией, совершенно неожиданной для него, болезненного ипохондрика, старался доказать ей всю основательность своего чувства и решимость полностью преобразить ее жизнь.

...Петербургское общество, еще не ведая, что это только начало, ахнуло – граф окружил ту, которую все еще не без иронии называли «госпожой Голубцовой», роскошью поистине царской.

Для Любови Ивановны в самом центре имперской столицы была нанята огромная квартира. Она выглядела не пристанищем дорогой куртизанки с «шикарной обстановкой», а настоящим маленьким дворцом с художественными ценностями, которые могла себе позволить далеко не вся родовитая петербургская элита. Ну, понятно, что кто-кто, а наследники знаменитого канцлера не испытывали в этом недостатка.