Бюро. Пий XII и евреи. Секретные досье Ватикана - Йохан Икс

Однако затем, несомненно, вследствие напряженности, царившей в ходе этой по меньшей мере неприятной беседы, Орсениго допустил серьезную ошибку. Вместо того чтобы оставить ноту, он взял ее и унес с собой.

Конечно же, он сразу все понял. В своем отчете, где дается точное описание событий, он словно пытается защитить себя, приуменьшая значимость своего просчета. Так, рассказав о том, что фон Вайцзеккер предупредил его, что отказ забрать ноту лишь усугубит ситуацию, Орсениго ограничился лишь тем, что написал: «Мне это не показалось столь уж пагубным»53.

* * *

В Риме отчет Орсениго вызвал смятение. То, что произошло, было совершенно непредвиденно. Монсеньор Саморе бросился к печатной машинке, вставил в нее лист бумаги и стал стучать по клавишам с максимальной скоростью. Он сообщал руководству Государственного секретариата о том, что в своем последнем отчете нунций Орсениго, не говоря этого expressis verbis (открыто), довольно ясно давал понять, что случилось, фразой на предпоследней странице, которой «стремился приуменьшить значение того, что она [нота] была ему возвращена…».

Саморе нисколько не сомневался в том, что произошло на самом деле: «Орсениго согласился забрать ноту…»

Саморе продолжал неистово колотить по клавишам. Орсениго допустил ужасную ошибку при исполнении своей дипломатической миссии. Ему ни в коем случае не следовало забирать ноту.

«Он поступил так, не имея на то разрешения из Рима! Если министерство иностранных дел было бы вынуждено вернуть этот документ в иной форме, у Святого Престола сейчас было бы на руках веское доказательство в виде официального документа, который подтверждал бы случившееся. Для Святого Престола это был бы очень ценный аргумент»54.

21 марта 1943 года Бюро решило немедленно телеграфировать нунцию в Берлине следующие инструкции: «Отправьте снова ноту министру иностранных дел (возможно, заказным письмом?) и дайте понять, что, если Святому Престолу более не дозволяется передавать свои жалобы правительству рейха через дипломатические документы, у него не остается иного решения, кроме как высказываться публично»55.

Однако минутант Саморе начал догадываться о том, что на самом деле произошло… и стал задаваться вопросом, не слишком ли быстро он дал оценку сложившейся ситуации. Он помнил, что Орсениго получил ноту 10 марта, а значит, она несколько дней пролежала в министерстве. Это нужно было учитывать, поскольку это означало, что ноту увидела и прочитала верхушка нацистского руководства.

Папа Пий XII, которого известили об этом в тот же день, решил:

«Было бы хорошо, если бы кардиналы получили копию всего этого. Вопрос будет поставлен на обсуждение на ближайшем заседании кардиналов 8 апреля»56.

Судя по всему, монсеньор Саморе по-прежнему сомневался в том, как следовало истолковывать версию Орсениго о событиях в Берлине. Однако здесь нужна была полная ясность.

Через несколько дней он написал в служебной записке: «Его Превосходительство монсеньор Орсениго дает нам понять, что он унес ноту, предназначенную министру. Он говорит об “отклонении” и “возвращении” (на пятой странице своего отчета), но его объяснения выглядят двусмысленно. Не пора ли отправить – в целях подготовки полного отчета для кардиналов – телеграмму нунцию и попросить его четко ответить на вопрос “забрал ли он ноту” (и, возможно, добавить: “Не забирайте ее в том случае, если вы этого еще не сделали”)?»57

Кардинал Мальоне испытывал меньше сомнений относительно действий молодого дипломата. Вот что он написал своей рукой на обратной стороне служебной записки:

«Для меня очевидно, что нунций уже забрал документ».

24 марта папа Пий XII, желая разобраться в этой истории, дал Бюро приказ прояснить ситуацию. Он попросил Тардини лично осведомиться у Орсениго, имело ли место возвращение ноты или нет58. Интересно отметить крайне спокойный характер обсуждения, в том числе и с Орсениго, которого никто напрямую не обвинял даже в служебных документах. Бюро прекрасно понимало, что его телефон прослушивался, а письма легко могли перехватить. Еще в 1941 году Орсениго предупредил свое руководство о ненадежности почтовой связи нунциатуры в Берлине и отправил в Рим доказательства того, что нацистские власти ставили свои штемпели поверх печатей на почтовых мешках59.

Годом позже он предупредил их о дальнейших перехватах корреспонденции и подозрительных фактах и заверил, что «апостольская нунциатура принимает максимальные меры предосторожности, не отправляя курьерской почтой все то, что можно послать почтой обычной, чтобы не вызывать подозрений у гестапо»60.

Присутствие дипломата в такой враждебной стране, как нацистская Германия, требовало соблюдений предосторожностей, чтобы враг не получал сведений о внутренних разногласиях, о его ошибках и провалах. Если бы немцы заподозрили, что Рим был недоволен Орсениго, они воспользовались бы этим в целях пропаганды или с тем, чтобы оказать давление на Ватикан.

Видоизмененные нацистами печати на почтовых ярлыках апостольской нунциатуры в Берлине

Поэтому Тардини дальновидно решил отправить небольшое сообщение на визитной карточке, в котором он просто спрашивал, в каком ключе нужно понимать определенные вещи. Запрос был сформулирован так:

«Ваше Превосходительство,

Из отчета Вашего Превосходительства № 2431 (51 587) от 17-го числа сего месяца остается неясным, был ли вам возвращен указанный документ. Здесь хотели бы узнать, имел ли место этот возврат. С моими наилучшими пожеланиями. Считайте меня всегда вашим слугой в Господе.

Доменико Тардини»61.

Сознательно составив сообщение в уклончивом ключе с минимальными деталями, Тардини ни разу не упомянул саму ноту. Однако его слова «здесь хотели бы узнать» были лишены двусмысленности и явно указывали на папу Пия XII.

Черновик маленькой личной карточки монсеньора Тардини монсеньору Орсениго, нунцию в Берлине, 24 марта 1943 года62

Более недели спустя в Бюро был доставлен ответ Орсениго, который подтвердил все в столь же осторожных тонах:

«Документ был мне возвращен. Я не счел целесообразным сразу переправлять его Святому Престолу. Я поместил его в свой архив в ожидании…»63.

Опасения оправдались – он забрал ноту. Это была катастрофа.

* * *

Несмотря на всю эту путаницу, предельно ясно, что произошло дальше. Кардиналов пригласили собраться на пленарное заседание 8 апреля 1943 года. Каждый заранее получил все документы, касающиеся повестки дня: последнюю ноту кардинала государственного секретаря министру иностранных дел рейха, письмо, в котором нунция Орсениго просили вручить ноту лично фон Риббентропу, и отчет Орсениго, в котором он подробно изложил свою беседу с Вайцзеккером64.

В полдень девять кардиналов собрались за круглым столом, чтобы обсудить текущую ситуацию. Место почившего Пеллегринетти теперь занимал кардинал Канали. Монсеньор Тардини, представленный как секретарь a secretis, был обязан хранить молчание обо всем том, чему он станет свидетелем во время заседания.

Без церемоний и преамбулы слово взял кардинал Гранито, который едва скрывал свою холодную ярость:

«Нацистское правительство сначала приняло ноту (исключено, что министр иностранных