Нежное безумие - Л. Дж. Шэн

А помнишь, как Воун бегал по пляжу с живой медузой в руках, крича, что это его новый питомец?

Вспомни, как Луна думала, что ты настоящая принцесса из-за твоих волос.

Но правда в том, что Мелоди больше не приходит поцеловать меня перед сном.

Папа говорит, что это хорошо. Ведь, когда все рушится, ты можешь построить новую, лучшую версию себя. Но вот строительство требует силы и мужества – этого у меня нет.

Эсме тянет носок, а Виа делает идельный Херки[5]. Мел сжимает мое бедро в узких джинсах. Сегодня я надела желтый топ в попытках избежать цветов команд. Все словно с ума сошли после того, как директор Причард ушел в отставку, сославшись на заболевшего родственника на Восточном побережье, о котором ему надо заботиться. По всему городу ходят слухи, что я ушла из группы поддержки из-за разбитого сердца. Ну, хоть это и правда, Причард точно не тот, по кому я тоскую.

Никто и не подозревает, что парень, который выйдет сегодня на поле, превратил мое сердце в пыль, а теперь оно испаряется в воздухе. Никто не знает, через что мне пришлось пройти с тех пор, как этот мальчик признался мне в любви, а я не смогла его принять, независимо от того, насколько сильно я этого желаю. Извинения не способны склеить разбитую вещь.

– Не смотри на них, – шепчет Мел, сильнее сжимая мое бедро. – Они этого не стоят.

– Отпусти мою ногу, Мелоди.

Она так и делает. Папа хлопает, когда обе команды выходят на поле, хотя я знаю, что он хочет переломить позвоночник Гаса. У Лас-Хунтас новый квотербек, который выглядит так, будто его слепили из сотни фунтов костей. Люди с трибун хихикают. Чувствую жалость за парня. Хотя раньше я была той самой девушкой, которая первая отметила бы его телосложение.

Игра начинается, как только Пенн выходит на поле, но сразу же становится ясно, что он ужасно играет. С самого начала. Мое сердце сжимается в груди, когда Пенн делает вид, что борется, волоча ноги из стороны в сторону. Он не бегает и не ловит мяч, даже когда тот падает ему прямо в руки.

Буквально.

Он отстает на поле – полная противоположность талантливому игроку. Его товарищи по команде кричат в отчаянии, один из них кидает кусок грязи. Тренер на грани сердечного приступа, но Пенн делает вид, что не замечает. Он витает где-то в своей вселенной, продолжает пропускать мячи, смотрит в другую сторону в замешательстве, когда получает возможность играть, и останавливается каждые несколько минут, чтобы упасть на колени и отдышаться.

В перерыве тренер Пенна собирает всех, вероятно, чтобы поменять стратегию игры. Пенн кивает, выглядит собранным и решительным. Но как только он возвращается на поле, то выглядит еще хуже.

А потом и Найт. Дин практически выплюнул легкие, разрываясь на трибуне рядом с моим отцом. Он громко удивляется, почему его сын квотербек пропускает тачдауны и пинает мяч к боковой линии.

– Что за фигня творится? – Дин пинает сиденье перед ним. Чей-то папаша разворачивается и резко смотрит на него.

– Твой сын играет как кусок дерьма.

– Ну, он хотя бы не пахнет так же, – отвечает Дин.

– Я думаю, что знаю, что происходит, – ворчит папа. – И ты должен чертовски гордиться, Коул.

– И что же это? Просвети меня, Джейми.

Из-за того, что Найт отказался выигрывать игру, Пенн пытается убить все шансы на победу Лас-Хунтас, чтобы спасти меня, но Найт не позволяет ему это сделать, потому что он заслуживает эту победу.

Найт также посвящен в другую тайну – он знает, что у меня все кончено здесь.

Я уезжаю завтра. Мне нечего выигрывать и нечего терять. Я обнаруживаю себя спускающейся по трибунам. Не знаю, что я делаю. Но все, что я знаю, – мне надо привлечь к себе внимание. То, что я поклялась не делать с тех пор, как меня выгнали из группы поддержки, а Причард оставил после себя кучу скандальных слухов. Я бегу по ступеням, прыгаю через забор и сажусь на трибуну рядом с тренером команды школы Всех Святых. Стоя пальцами ног на траве, а пятками на бетоне, я прижимаю руки ко рту и кричу:

– Пенн Скалли, если ты хотя бы наполовину тот мужчина, которого я знаю, то ты покажешь это на поле.

Все взгляды прикованы ко мне. Пенн, который медленно ходит туда-сюда, останавливается, снимает шлем и роняет его на поле. Наши взгляды встретились.

– Номер двадцать два! – Судья показывает желтую карточку. – Ваша команда проигрывает пятьдесят очков.

– Скалли! – рычит его тренер. – Я закопаю тебя.

– Милости прошу. – Губы Пенна изогнулись от удовольствия, наши взгляды не прерываются.

Я чувствую себя обнаженной и осужденной. Но мир все так же вращается, а игра продолжается. Мяч снова на поле, в руках у Найта. Лас-Хунтас на защите, но Пенн все еще стоит на месте, загипнотизированный моим взглядом. Группа поддержки прекратила танцевать, и теперь все смотрят на меня с жалостью. Я знаю, о чем они думают.

Это случилось. Сучка совсем сошла с ума.

Я улыбаюсь, ощущаю себя по-другому. Кем-то неидеальным. Кем-то настоящим. Я освободила себя от мыслей людей вокруг, от того, кем они меня видят, ну или увидят после игры.

– Я хочу, чтобы ты сровнял этих ублюдков с землей! – Мои легкие горят, когда я кричу эти слова с улыбкой на лице, которая вот-вот разорвет мои щеки, но я не ощущаю счастья. Я против команды, против школы, за которую я выступала четыре года. Два учителя, которые выступают в роли охраны – мисс Линд и мистер Хэтуэй, – хватают меня под руки и тянут с поля. Папа прыгает через забор, он гибкий и спортивный, будто один из игроков, и убирает руки учителя с меня.

– Еще раз тронешь мою дочь без ее позволения, и я затаскаю тебя по судам до самой пенсии.

– Двадцать два! – Я слышу свист, тренер выбегает на поле, но наши глаза все еще направлены друг на друга. – Двадцать-черт-два! Надень долбаный шлем, парень.

– Пенн! – кричу я.

Он нарушает не меньше пяти тысяч правил, разговаривая со мной прямо на поле, игра остановлена. Гас пинает траву, проклиная все на свете. Он кладет руки на бедра и качает головой. Папа обхватывает меня за талию и пытается увести с поля, вернув на трибуну.

– Можешь сделать кое-что для меня? – кричу я Пенну. Ноги не двигаются с места, но я смеюсь. Пенн кивает. – Заставь их жрать землю.

Вся толпа свистит с недовольством, когда папа, Мелоди, Бейли и я торопимся к выходу до того, как меня превратят в стейк. Папа обнимает меня за плечи и целует в макушку.

– Моя сумасшедшая, странная девочка. И ты думала, что ты ничего собой не представляешь?

Пенн