Однажды на краю времени - Майкл Суэнвик

– Я не хочу, чтобы память об убийстве Екатерины смыло теплым потоком самодовольства. Меня тошнит от этой мысли.

– Мы тоже не этого хотим. – Познер ввел в кабинет делегацию из семи человек. Кришна с Чанг поднялись, чтобы встретить их лицом к лицу. Вся группа распалась пополам, и в обеих половинах заметно было смятение. – Хватит с нас этого. Пора нам всем научиться брать на себя ответственность за последствия… – Все они говорили хором. Гамильтон поморщилась:

– …ответственность за…

Голоса стали громче.

– Здесь невозможно разговаривать, – сказала она. – Отведи меня на поверхность.

Они ехали в герметичной кабине на запад, по дороге к Заливу Зноя. Солнце почти касалось изорванной стены кратера Зоммеринга перед ними. Тени ползли по склонам гор и гребням цирков, протягиваясь к ярко освещенному Центральному Заливу. Гюнтеру все это казалось прекрасным до боли. Вопреки его желанию, эти резкие линии оказались созвучными болезненному одиночеству, поселившемуся у него в груди, и, как ни странно, утешали его.

Гамильтон дотянулась до его ПК, и в голове у него зазвучало «Putting on the Ritz».

– Что, если Екатерина была права? – громко спросил он. – Что, если мы отдаем все, что делает нас людьми? Мне не слишком по вкусу перспектива превратиться в какого-нибудь бесчувственного высоколобого супермена.

Гамильтон покачала головой:

– Я спрашивала об этом Кришну, и он сказал: нет. Он сказал, это как… Ты когда-нибудь страдал близорукостью?

– Конечно, в детстве.

– Тогда ты поймешь. Он сказал, это как ты в первый раз выходишь из кабинета врача после лазерной операции. Все становится ясным, четким и ярким. Пятно, которое ты называл «деревом», превращается в тысячи отдельных и разных листочков. Мир полон не замеченных тобой подробностей. На горизонте появляются вещи, которых ты раньше не видел. Вроде того.

– О… – Он смотрел прямо перед собой. Диск солнца почти коснулся Зоммеринга. – Нет смысла ехать дальше.

Он остановил машину.

Бет Гамильтон, кажется, чувствовала себя неловко. Она прочистила горло и вдруг порывисто произнесла:

– Слушай, Гюнтер. Я не просто так тебя сюда вытащила. Я хотела предложить объединить наши ресурсы.

– Что?

– Пожениться.

Только секунду спустя Гюнтер сумел выговорить:

– Э… я… я не…

– Я серьезно, Гюнтер. Я знаю, что всегда на тебя наседала, но это только потому, что ты на многое способен и совсем не используешь свои способности. Ну, это можно изменить. Позволь мне участвовать в твоей переписке, а я допущу тебя к своей.

Он помотал головой:

– По мне, это просто дико.

– Это уже не оправдание. Екатерина была права – мы стоим перед чем-то очень опасным – самым опасным, с чем сталкивалось человечество. Но оно уже началось. Земля следит за нами с ужасом и восхищением. Скоро, очень скоро они возьмут дело в свои руки. Через пять лет у нас все отберут.

У тебя хорошая голова, Гюнтер, и скоро она станет еще лучше. Я думаю, мы сходимся в том, какой мир мы желали бы создать. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

– Я не знаю, что сказать.

– Ты хочешь настоящей любви? Ты ее получишь. Мы можем сделать для себя секс каким угодно чудесным или отвратительным, если хочешь. Ты хочешь, чтобы я была тише или громче, нежнее или более уверенной? Давай поторгуемся. Посмотрим, может быть, и договоримся.

Он молчал.

Гамильтон откинулась на спинку сиденья. Подождав, она сказала:

– Знаешь, я никогда еще не видела лунного заката. Я редко бывала на поверхности.

– Это придется изменить, – сказал Гюнтер.

Она пристально заглянула ему в лицо. И улыбнулась. Поерзала, придвигаясь ближе к нему. Он неловко закинул руку ей на плечо. Кажется, она этого ожидала. Он кашлянул в ладонь, потом показал пальцем:

– Вот, уходит.

Лунный закат очень прост. Стена кратера касается нижней части солнечного диска. Тень выскакивает на склон и мчится по нему вниз. Скоро солнце скрывается до половины. Оно исчезает плавно и непрерывно. Последний ослепительно-серебряный луч горит над скалой, потом исчезает и он. Мгновение спустя ветровое стекло приспосабливается к изменению, и появляются звезды, а Вселенная заполняется тьмой.

Воздух в кабине остыл. Панели пощелкивали и хлопали от резкого перепада температуры.

Гамильтон ткнулась носом ему в шею. На ощупь ее кожа была чуточку липкой и издавала слабый, но ощутимый запах. Она прошлась языком по линии его подбородка и добралась до уха. Ее руки возились с застежками его скафандра.

Гюнтер не чувствовал ни малейшего возбуждения, только легкую неприязнь, граничащую с отвращением. Это было ужасно, оскверняло все, что осталось ему от Екатерины.

Но через это испытание ему придется пройти. Гамильтон права. Всю жизнь он прожил под властью подсознания, его чувствами наугад и беспорядочно правила химия мозга. Он был вынужден ехать туда, куда уносила его кошмарная скачка разума. А она несла его всегда к боли и смятению. Теперь поводья у него в руках, он может править туда, куда захочет.

Он еще не решил, что закажет себе в новую программу. Довольство жизнью, пожалуй. Секс и страсть – почти наверняка. Но не любовь. С этой романтической иллюзией покончено. Пора стать взрослым.

Он сжал плечо Бет. «Завтра, – подумал он, – это уже не будет казаться важным». Бет подставила ему свои губы. Ее губы приоткрылись. Он почувствовал запах ее дыхания.

– Набей трубку снова. Если я должен рассказывать сказку как полагается, мне понадобится ее помощь. Вот так, хорошо. Нет, огонь не нуждается в новом полене. Пусть себе умирает. Есть вещи похуже темноты.

Как стонет и трещит таверна во сне! Но это она поудобнее устраивает кости и камни, и все же никогда призраки не издавали таких жалобных звуков. Уже поздно, дверь заперта, и ворота на обоих концах моста закрыты. Огонь почти погас. Во всем мире не спим только ты и я. Конечно, эта сказка не подходит для таких юных ушей, как твои… о, не хмурься так! Только смешишь меня, а это неподходящее начало для такой грустной сказки, как моя. Ну ладно. Придвинем табуреты ближе к угольям, и я расскажу тебе все.

Но должен вернуться на двадцать лет назад, к тому дню в начале лета. Великан-людоед был мертв. Наше войско вернулось, хотя и сильно поредело после отчаянных битв на юге, и выжившие снова вернулись к своим занятиям. На земле наконец воцарился мир, и торговля шла хорошо. Таверна почти всегда была полна.

Эльфы стали переходить Длинный Мост на рассвете.

Меня разбудил шум их фургонов: колеса скрипели, серебряные колокольчики пели с вершин высоких шестов, куда их подвесили ловить ветер. Я торопливо оделся, скатился с чердака и выбежал на крыльцо. Фургоны были раскрашены яркими символами и насквозь пропитанными магией, причудливыми сплетающимися рунами, которые я был не в силах расшифровать и не питал надежды понять.