Винляндия - Томас Пинчон

— Но мы же сражаемся с общим врагом, — возмущался Рекс. — Нас так же легко перестреляют, как и вас.

Контингенту БААДа это понравилось, и они весело засмеялись.

— В пухе у Дяди нет режима блондинчик, только автомат, полуавтомат и чёрный, — ответил начштаба БААД Эллиот Икс.

— Нет! Когда на улицах вырастут баррикады, мы будем на одной стороне с вами!

— Только вот у нас, блядь, выбора нет, нам только туда.

— Ну вот, в том-то и дело! А мы выбираем стоять с вами!

— У, гу.

— Ну что мне сделать, парни, чтобы вас убедить, — Рекс со слезами на глазах, — что я действительно к стенке встану, что, блин, я умру за вашу свободу!

В громкости настала пауза. Эллиот Икс произнёс:

— Ты какую машину водишь?

— «Порше», — он чуть не сказал «Бруно», — девять-одиннадцать, а что?

— Отдай нам.

— Вы говорите, э…

— Ну да, валяй, наш революционный брат!

— Поглядим, сунешь ли ты этот «парш» туда же, где твой рот был.

Трудно в нынешнюю эпоху алчности и её облагораживания припомнить естественность и изящество, с коими Рекс, ещё тогда, улыбаясь, просто извлёк из глубин своей сумки с бахромой розовый листок и ключи к «911-му» и передал их на помост, где Эллиот Икс, с микрофоном в руке, демонстрируя класс, опустился на одно колено, как исполнитель перед поклонником, дабы их принять. Граждане HP3 восторженно завопили, и запели, и великодушно проголосовали за то, чтобы «порше» стал даром всей общины, а братья тем временем начали внутренние переговоры о том, кому выпадет им рулить на выезде оттуда. Около заката две делегации, чёрная и белая, выступили на парковку для официальной передачи. Рекс, уже глубоко погрузившись в передумывание, сдерживая всхлипы, безмолвно попрощался со старым своим компаньоном, с пустынными балками, с руслами ручьёв и горными дорогами, с торговыми плазами и зелёными улочками пригородов, которые они вместе повидали. Автомобильчик стоял в последнем свете с Тихого океана, фары глядели на Рекса укоризненно, уже даже не Бруно, поскольку его переобозначили как УХУРУ[105], сиречь Ультра-Ходовое Урбаническое Разведывательное Устройство.

— Это ничего, — высказалась Френези, — ты правильно поступил.

— Мне говённо. — А ей-то какое дело? Иллюзий насчёт лазутчиков у него было не больше, нежели касаемо солнечных революционеров — или, вообще говоря, судеб HP3. Но видя, как оно всё обстоит у Драпа и Френези, он знал: предостерегать смысла нет. Некогда он сказал:

— Вы тут против Веры в Ящик, чуваки тут тяжеловесы, они толкуют о крестовых походах, воздаянии, закрытые идеологические умы передают по наследству нетронутую Христианско-Капиталистическую Веру, от наставника к протеже, из поколения в поколение, живут, не выходя из своей власти, убеждённые, что у них иммунитет ко всей истории, которую все остальные мы вынуждены претерпевать. Они плохие, хуже некуда, но мы от этого не лучше, не на все сто, Драп.

— Ты это о чём? — Драп распрямляется во весь рост.

Рекс отправлялся в страну Майских Событий и не видел причин не сказать:

— Драп — отступись.

— Ага, а дальше что?

— Математика. Открой теорему.

Драп нахмурился.

— Эм — мне кажется, с теоремами так не поступают.

— Я думал, они просто болтаются, как планеты, и… ну, время от времени кто-нибудь берёт и, знаешь… открывает какую-нибудь.

По-моему, нет. — После чего они остались, глядя прямо друг на друга, дольше, чем им снова б довелось. Ни тот, ни другой не мог знать, до чего немного будет таких, кому эдак повезёт — встречаться через много лет после нынешних и улыбаться, и отдыхать под каким-нибудь одиноким низким дубом на каком-то невозможном склоне холма, под солнцем, под голоса детворы,

— А мы-то считали, что обо всём договорились насчёт этих пунктов доктрины, — и тут откуда ни возьмись какой-то лихой юный подросток с сервированным пикником, и все они садятся и едят разломанного краба с хлебом из опары, и пьют остуженное злато-зелёное калифорнийское «Шенен Блан», и смеются, и начисляют ещё вина: — в натуре невнятные споры, по всему студгородку пишущие машинки трещат, ночь напролёт, гудят телефонные провода, везде бегает энергичная молодёжь в поразительных количествах, и всё для чего?

Приятный пакет с хавчиком переводит взгляд.

— Я вот тоже себя спрашиваю.

— Ну, нас всё это время подставляли, как выяснилось. ФБР там было, как мозгляк какой-нибудь в баре, что всё время такой а-вот-не-подерётесь-парни. Анонимные письма и звонки, ночные всадники, спущенные шины, неприятности на работе и с квартирным хозяином, всё выглядит так, словно исходит от эт-самого как-его-там и БЛГВН / США.

Она осознаёт свою важность здесь, в тени, в безопасности, спасённая, для них обоих личность для притворных объяснений ей всякого, как способа договориться о приемлемой версии истории.

— Да, старина Рекс тут, он чуть не «сдул меня».

— Рекс!

— Боюсь, он самый, детка.

— Все талдычил: «Уже словил? А? Словил?» Я спрашиваю: «Что словил?» А он мне: «Ой, может, сейчас уже должен словить. А? Как считаешь, хорошо тебе будет сейчас словить?» А я видел, он в сумке с собой что-то таскает — такая грубо скроенная, наплечная, там бахрома ещё, их парни тогда некоторое время носили. Что-то концентрированное, тяжёлое, но наверняка не скажешь. Может, запчасть какая к машине.

— Образцы камней. — Они вдвоём хмыкают далёкому воспоминанию. — Просто парочка невинных хиппи, один с табельным.38-м. Трудно сказать, кто больший дурень.

Драп нашёл себе классического дятла, без никакого выхода, кроме того, в котором стоял сейчас Рекс, и никаких ресурсов, кроме старой «кейсовой» финки где-то в коробке, в глубине технического выползалища, а сам наблюдал за предметом в ридикюле Рекса, совсем как другой мужчина в ином контексте мог бы с интересом следить за тем, что у него в штанах, отмечая неуловимые перемены в расположении складок и холмиков при всяком своём движении, стараясь угадать длину, диаметр, и прочая…

— Ты на что это смотришь? — Рекс отчётливо ажитирован и чем дальше, тем больше.

— Ни на что.

— Ты на мою сумку смотрел. Считаешь, моя сумка — ничто?

— Ты какой-то сегодня расстроенный, Рекс, что такое?

Оба знали, что чем таким тут была Френези. Она всё больше тусовалась туда-сюда у Рекса, и почти совсем не — с «24квс». Проведя серию консультаций с прочими в съёмочной группе, ДЛ предложила Хауи, который сам признавал, что ему необходима передышка от упроченной Трасеро сёрфофобии сестёр Писк, найти способ присматривать за Френези. Тот одолжил реквизит в виде старой доски и вскоре уже заглядывал к Рексу минимум раз в день. Если Френези и заметила, то никак не отреагировала. Однажды вечером, отключившись в одной спальне перед повтором «Захватчиков», Хауи начал осознавать некий странный вибрёж в гостиной, вместе с «Экс-и-ар-би» на такой громкости, что не перекрывала голоса. Моргая, он вышел в гостиную и увидел Рекса и Френези вместе на тахте, близко, глаза у обоих тёмные и влажные, лица пылают. Они смеялись, это и вывело Хауи из обдолбанного сна.