Большая маленькая ложь - Лиана Мориарти

Она ощутила внезапный прилив жара, словно у нее поднялась температура. Тело наполнилось энергией.

– Я могу ошибаться, – шмыгая носом, сказала психотерапевт. – Но я не удивлюсь этому. Полагаю, это словесное запугивание. Возможно, какой-нибудь дерзкий ребенок нашел его слабое место. – Она вынула из стоящей на столе коробки носовой платок. – А еще мы с Зигги разговаривали о его отце.

– Отце? – Джейн вздрогнула. – Но что…

– Он очень тревожится по поводу отца, – сказала психотерапевт. – Он считает, его отец может оказаться бойцом ударных частей, или, возможно, Джаббой Хаттом, или, в худшем случае, – психотерапевт не смогла сдержать широкой улыбки, – Дартом Вейдером.

– Вы шутите! – Джейн была несколько шокирована. К «Звездным войнам» Зигги приобщил сын Мадлен, Фред. – У него это не всерьез.

– Дети часто пребывают где-то между реальностью и фантазией, – возразила психотерапевт. – Ему всего лишь пять. В мире пятилетнего ребенка возможны любые вещи. Он все еще верит в Санта-Клауса и фею молочных зубов. Почему бы Дарту Вейдеру не быть его отцом? Но, по-моему, он скорее каким-то образом усвоил идею о том, что его отец… страшный и таинственный человек.

– Я полагала, что лучше справляюсь со своей задачей, – заметила Джейн.

– Я спросила, часто ли он говорит с вами об отце, и он сказал – да, но он понимает, что это вас расстраивает. Он был со мной очень суров и не хотел, чтобы я вас расстраивала. – Заглянув в свои записи, она подняла глаза. – Он сказал: «Пожалуйста, осторожно разговаривайте с мамой о папе, потому что у нее на лице появляется странное выражение».

Джейн прижала к груди ладонь.

– С вами все в порядке? – спросила психотерапевт.

– У меня на лице странное выражение? – удивилась Джейн.

– Немного, – ответила психотерапевт. Подавшись вперед, она понимающе взглянула на Джейн и спросила с откровенностью близкой подруги: – Догадываюсь, что отец Зигги был не таким уж хорошим парнем?

– Не таким уж, – ответила Джейн.

Перри вез Селесту домой после школьного собрания.

– У тебя есть время остановиться и выпить кофе? – спросила Селеста.

– Пожалуй, нет, – ответил Перри. – Много дел!

Она взглянула на его профиль. Казалось, он в полном порядке. Его мысли были сосредоточены на предстоящем дне. Она знала, что ему понравилось его первое школьное собрание, понравилось быть одним из школьных папаш, щеголять в корпоративной форменной одежде в некорпоративном мире. Ему нравилась роль папы, он даже наслаждался ею, разговаривая с Эдом в слегка ироничной манере и подсмеиваясь над этой ролью.

Все они хохотали, глядя на близнецов, которые носились по сцене в костюме огромного зеленого крокодила. Макс носил голову, а Джош – хвост. Когда мальчишки разбегались в разные стороны, зрителям то и дело казалось, что крокодила сейчас разорвет на две части. Перед тем как им уехать из школы, Перри сфотографировал мальчишек в костюме крокодила на террасе зала, на фоне океана. Потом он попросил Эда сфотографировать их вчетвером – мальчики выглядывают из-под костюма, Перри и Селеста сидят на корточках рядом с ними. Эти снимки попадут в «Фейсбук». Когда они шли к машине, Селеста видела, как он возится с телефоном. Какие там будут подписи? «Родились две звезды! Рок-н-ролл ужасного крока!» Что-то в этом роде.

– Увидимся на вечере викторин! – говорили все друг другу, уходя в тот день из школы.

Да, он в отличном настроении. Все должно быть хорошо. С тех пор как он вернулся из последней командировки, никаких размолвок между ними не было.

Но Селеста успела заметить в его глазах вспышку гнева, когда сказала, что уйдет от него, если он подпишет петицию по поводу исключения Зигги. Она хотела, чтобы он воспринял ее слова как шутку, но поняла, что этого не получилось и, должно быть, «шутка» поставила его в неловкое положение перед Мадлен и Эдом, которых он любил и которыми восхищался.

Что на нее нашло? Наверное, дело в квартире. Квартира была уже почти полностью обставлена, и в результате возможность ухода становилась реальной. Она постоянно спрашивала себя: «Уйду или нет? Конечно уйду, я должна. Конечно не уйду». Вчера утром она даже застелила кровати чистым бельем, находя в этом занятии странное умиротворяющее удовольствие и стараясь, чтобы постели выглядели привлекательными. Но вот посреди прошлой ночи Селеста проснулась в собственной постели, чувствуя на талии тяжесть руки Перри. Лениво крутился потолочный вентилятор, как это любил Перри, и она вдруг подумала о тех застеленных кроватях и ужаснулась, словно совершила преступление. Как она могла предать мужа! Она сняла и обставила другую квартиру. Какой безумный, злонамеренный и эгоистичный поступок!

Может быть, угрожая Перри тем, что оставит его, она хотела признаться в содеянном, не в силах больше нести бремя своей тайны.

Разумеется, дело было еще и в том, что, думая о Перри или о ком-то еще, подписывающем петицию, Селеста приходила в ярость. Но в особенности о Перри. Он в долгу перед Джейн. Долг семейный – из-за того, что совершил его кузен. Мог совершить, напоминала она себе. Наверняка они не знают. Что, если Джейн не расслышала имени? Это мог быть Стивен Бэнкс, а вовсе не Саксон Бэнкс.

Зигги мог оказаться ребенком кузена Перри, который обязан ему по крайней мере своей лояльностью.

Джейн – подруга Селесты, и даже не будь она ею, ни один пятилетний ребенок не заслуживает того, чтобы община травила его.

Перри не поставил машину в гараж, а остановился на подъездной аллее у дома.

Селеста решила, что он не собирается в дом.

– Увидимся вечером, – сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать его.

– На самом деле мне надо взять кое-что из письменного стола, – сказал Перри, открывая дверь машины.

Тогда она это почувствовала. Какой-то запах или изменение электрического заряда в воздухе. Это имело какое-то отношение к развороту его плеч, его отсутствующему взгляду и сухости в собственной гортани.

Он открыл перед ней дверь, вежливым жестом пропуская вперед.

– Перри, – обернувшись, быстро произнесла она, и он закрыл за ней дверь.

Но потом он схватил ее за волосы сзади и сильно, невероятно сильно потянул. Резкая боль пронизала голову, и глаза Селесты моментально наполнились невольными слезами.

– Если ты еще хоть раз так же унизишь меня, я убью тебя, на хрен, убью тебя! – Перри сжал ее волосы еще сильнее. – Как ты смеешь! Как смеешь! – Потом он отпустил ее.

– Прости меня, – сказала она. – Прости меня, пожалуйста.

Но, должно быть, она произнесла эти слова как-то не так, потому что он медленно шагнул вперед и взял ее лицо в ладони, словно собираясь нежно поцеловать.

– Не чувствую раскаяния, – сказал он и шмякнул ее головой об стену.