Крушение - Джонатан Келлерман

В настоящий момент у Бронкса не было ответа. Кроме одного. Он не сможет долго оставаться в шкуре такого человека.

Связка ключей у него в кармане оказалась теплой, несмотря на холод ночи. Выбрав нужный ключ и вставив его в нужный замок, Бронкс вдруг понял, что уличный фонарь, освещавший дверь подъезда, разбит.

Бронкс замер прямо посреди движения.

Неприятное чувство.

Словно он больше не один.

Словно тот, кто стоял у него за спиной, стремительно и беззвучно скользнул вперед.

– Мы с тобой, Бронкс, никогда не будем друг для друга частными лицами.

Этот голос.

Бронкс покосился на дверь, на отражение в ее застекленной половинке.

Он.

– Так что когда в следующий раз ты будешь докапываться до кого-нибудь из моей семьи, то делай это как полицейский.

Я дотянулся до тебя. Но ты предпочел сменить мес то.

Бронкс медленно обернулся. Никаких жестов, которые могут быть неверно истолкованы. Стоять спиной к нападающему – все равно что заранее сдаться.

– Я пытался быть полицейским там, в допросной. Это ты, Лео, вторгся в частное пространство, когда не спросясь решил использовать нашу с Сэмом историю против меня.

– Не спросясь? Сэм рассказал ее мне в знак доверия. Доверия, ясно тебе?

Потом все было очень быстро.

Человек, стоящий перед Бронксом, молниеносно выхватил из-за спины пистолет и прижал ствол к левому виску Бронкса.

– И знаешь что, Бронкс? Сейчас мы – в моей комнате для допросов. Потому что вечером ты явился к моей матери, напугал ее, заставил поверить, что я втягиваю своих братьев в то… в то, чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь. Да еще сделал вид, что ты – это не ты!

И хотя круглое металлическое дуло ощутимо давило на тонкую кожу, он не чувствовал ничего – ни ужаса, ни страха.

– Не понимаю твоего вопроса, Лео. Кстати, можно я буду называть тебя Лео? Твоей маме не очень понравилось, когда по имени – тебе, может быть, тоже. А вопроса твоего я не понял, потому что вопросов ты не задавал.

Пустота. Только пустота.

Он даже не думал ни о чем – просто смотрел в глаза, которые, казалось, никак не были связаны с движениями, словно рука Лео действовала сама по себе. Это была угроза, но – не исполнение ее.

– Это то, что делают в допросной, Лео. Задают вопросы, чтобы получить ответы. Так ты не хочешь узнать, зачем я навещал твою гребаную мамашу?

Ствол крепче к виску, металл, который прежде просто давил, теперь порвал кожу, по щеке потекла кровь.

– Что? Как ты ее назвал?

– Я отвечу тебе, Лео. На вопрос, который ты не задал. Я навестил твою мать, чтобы дотянуться до тебя.

Только что пистолет давил на точку, которая сулит мгновенную смерть, если курок сдвинется всего на несколько миллиметров, – но вот давление прекратилось, оружие опустилось, рука расслабилась.

– Что ж, ты до меня дотянулся. В следующий раз я не просто оставлю красный кружок от ствола у тебя на лице. Полезешь ко мне снова – пристрелю.

Лео Дувняк улыбнулся и двинулся прочь.

– Ты знаешь, где Сэм!

Он успел дойти до середины улицы, когда голос Бронкса ударил его в спину.

– Устрой мне встречу с ним!

Он остановился. Посреди улицы.

И обернулся.

– Иди к черту, легавая сука.

Лео снова улыбнулся и снова тронулся с места.

– Позвони ему! Черт возьми, позвони ему и скажи, что…

Бронкс уже бежал за своим голосом, за удаляющейся спиной.

– …что мы с ним должны встретиться!

Бежал, пока не нагнал Лео; теперь они шли бок о бок по Лонгхольмсгатан.

– Позвони! Позвони ему! Помоги мне встретиться с ним!

– Бронкс, ты сам-то себя слышишь? Какого хрена я буду помогать тебе?

Бронкс уже понял, что утратил контроль. Безысходность и презрение к себе, ставшие отчаянием, действуют именно так. Он почти готов был прокричать:

Ты поможешь мне, потому что не знаешь, что я знаю, где твое оружие. Потому что не знаешь, что я знаю, для чего это оружие будет использовано.

Но он этого не сделал. Он не сказал, не прокричал, почему ему так важно поговорить с Сэмом, почему разговор с Сэмом стоит каждого метра этого унижения.

Потому что я собираюсь арестовать тебя. Потому что когда я приду за тобой, мне придется арестовать и своего собственного брата.

– Тогда ты ни фига не знаешь Сэма.

Бронкс чуть не споткнулся о бровку тротуара.

Горло.

Горло саднило.

Все-таки то, последнее, надо было прокричать.

– Ты не знаешь его так, как я, Бронкс. Иначе знал бы, что он лучше словит пулю, чем снова сядет в тюрьму.

Хёгалидсгатан перешла в Лонгхольмсгатан. И когда Лео свернул налево, к Хорнсплан, вместе с ним свернул и Бронкс, продолжая шагать рядом с типом, которого он, может быть, ненавидел больше всех на свете и который, вероятно, так же бешено ненавидел его.

– Ладно. Разговор окончен.

Здесь люди, здесь уши и любопытные взгляды, и Бронксу надо бы понизить голос, но – не получилось.

– Что ж, ладно… но если тебе наплевать на то, как все обернется для моего брата, – значит, тебе наплевать и на то, что будет с твоими братьями?

Вот оно.

Теперь остановились оба.

– Что за херню ты несешь?

Уличный фонарь – который, в отличие от прочих, горел – освещал асфальт перед двумя мужчинами, которые замерли на границе света и тьмы. Может, потому, что сейчас Лео, хотя и угрожал, все же не приводил угрозу в исполнение – в отличие от следующего раза, когда он станет не только угрожать, но и будет вынужден исполнить свою угрозу. Может, потому, что Бронкс очень скоро зайдет слишком далеко, нарушит границу полицейских полномочий.

– Что я несу, Лео? Если ты шагнешь на свет, чтобы я тебя видел, то услышишь, что я несу.

Бронкс сам сделал решительный шаг вперед, в свет фонаря, и взмахом руки указал на асфальт.

– Шаг вперед!

– А я-то думал, ты уже растерял все свое достоинство… иди-ка ты домой, Бронкс, тебе пора баиньки.

– Выйди на свет!

– Ну-ну. Хороший полицейский. Ступай домой, побереги силы. Потому что я загляну к тебе снова. Когда ты меньше всего будешь этого ожидать. Когда я отниму у тебя то, чем ты больше всего гордишься.

Бронксу показалось, что Лео Дувняк смеялся, огибая кружок лившегося на асфальт света. Торопливые шаги; он тонул в темноте.