В стране чайных чашек - Марьян Камали

пока они нас не схватили!» – едва не крикнула Мина. Стражи один за другим выпрыгивали из кузова. Она физически ощущала их пристальные взгляды, направленные в ее сторону. Эти взгляды ощупывали ее с ног до головы, изучали каждый дюйм ее тела, и Мине захотелось повернуть время назад – так, чтобы они с Рамином снова вернулись в детство, в ту пору, когда их прогулку в парке нельзя было бы счесть преступлением против нравственности.

– Бейан сигар ин пошт! – донесся до нее голос одного из Стражей. Голос был грубым, он испугал Мину. Страж предлагал товарищам перекурить, но она не была уверена, действительно ли ему захотелось курить или он их заметил и пытался отвлечь внимание других Стражей, чтобы спасти от ареста. Быть может, у него тоже была подружка и он пожалел Мину и Рамина, которые были вынуждены идти по дорожке так далеко друг от друга, что не могли даже взяться за руки. А может, ему просто было лень с ними разбираться… Ей, впрочем, хотелось считать, что Страж им сочувствует и старается помочь в меру сил. Что ни говори, а сознавать, что среди этих свирепых вооруженных мужчин у них есть союзник – молодой Страж, который верит, что двое влюбленных имеют право гулять в парке без помех, – было гораздо приятнее.

Стражи собрались тесной группой возле автомобиля. Краешком глаза Мина видела, как вспыхнул огонек зажигалки и над их головами поднялось облачко табачного дыма.

Потом она заметила, что Рамин жестами показывает ей на ближайшее дерево – высокую стройную чинару со стволом не менее двух футов толщиной.

– За ним. Спрячься за деревом, – шепнул он.

Обойдя чинару, Мина встала за ее могучим стволом. Сердце ее отчаянно стучало, а по спине, несмотря на мороз, стекали струйки пота. Взгляд Мины упал на розу, которую она по-прежнему сжимала в руке. Как глупо, подумала она. Этот цветок выдаст их с головой! Мина поспешно бросила розу на землю и наступила на нее башмаком, но порыв холодного ветра успел сорвать несколько лепестков, которые лежали теперь у ее ног, странно похожие на капельки крови.

Рамин прислонился к стволу с другой стороны. Она слышала, как тяжело он дышит. К счастью, толстый ствол совершенно скрывал ее от взглядов Стражей. Оттуда, где остановились солдаты, им был виден только Рамин – молодой человек, который отдыхает под деревом. Ничего подозрительного.

– С тобой все в порядке? – Голос Рамина прозвучал тревожно, озабоченно.

– Да, все хорошо. – Она перевела дух, чувствуя, как легкие наполняет сухой морозный декабрьский воздух. – Они все еще там?.. Смотрят?..

– Да. Глядят прямо на меня.

– Помоги нам, Аллах милостивый и милосердный!..

– Не бойся, Мина. – Его голос чуть заметно дрогнул, и она поняла, что Рамин боится не меньше, чем она, – боится, но пытается казаться спокойным ради нее. Как жаль, что она не видит его лица, не может взять его за руку. Сейчас ей хотелось и самой утешить Рамина и услышать от него слова ободрения и поддержки.

– Молчи! Они могут догадаться, что ты с кем-то разговариваешь.

– Им тебя не видно. И даже если они заметят, что у меня движутся губы, они, скорее всего, решат, что перед ними еще один псих, который разговаривает сам с собой. Аллах свидетель, я и впрямь едва не спятил из-за всех этих здешних законов и правил, которые приходится соблюдать.

Не сдержавшись, Мина рассмеялась, но тут же зажала себе рот рукой.

– Я уже говорил тебе, что ты смеешься лучше всех на свете? – Его голос прозвучал чуть более спокойно.

– Да.

Несколько секунд оба молчали, потом Рамин тихо спросил:

– Тебе здесь нравится?

– Нравилось, пока они не подъехали… – Ее сердце все еще стучало учащенно, ладони были влажными, и Мина вытерла их о рупуш. Ей было стыдно, что она так испугалась Стражей, однако она боялась их всегда и, вероятно, будет бояться и в будущем. Стоило им появиться, и Мина почувствовала, как опасность обступила ее со всех сторон.

– Нет, я имею в виду не в парке, а вообще здесь.

Только тут она поняла, что Рамин спрашивает не про парк, а про Тегеран, про страну в целом.

– И да, и нет. С той самой минуты, как мы прилетели, я постоянно думаю об отъезде. Порой мне кажется, что все вокруг стало каким-то…

– Другим? – подсказал он.

– Да, – медленно проговорила Мина. – То есть я не имею в виду, что здесь все не так, как дома, в Америке, а…

– Ты имеешь виду – теперь все выглядит не таким, как раньше, – перебил он.

В его мягком голосе звучало понимание. И сочувствие. Ему не нужно было ничего объяснять – он чувствовал то же самое. Для американцев семьдесят девятый был просто еще одним давно прошедшим годом. Но Рамин знал. Как и для Лейлы, для Биты, для многих других это был год Революции, когда их мир раскололся на «до» и «после». Разумеется, мужчины, которые приезжали в их нью-йоркскую квартиру и пили чай в их гостиной, тоже знали, но говорить с ними об этом было непросто. Как и Парвиз, эти потенциальные женихи потратили слишком много усилий, стараясь построить новую жизнь в Америке, и Мине казалось – они не хотят и боятся говорить о том, что они потеряли, какую цену заплатили.

Рамин был другим. Даже во время их первой встречи в доме Биты он не боялся называть вещи своими именами. С ним Мина чувствовала себя свободнее и могла признаться себе в том, что все они на самом деле потеряли гораздо больше, чем им казалось. Тем не менее его взвешенные слова и спокойный голос утешали ее даже сейчас, когда она, словно ребенок, пряталась за деревом от тегеранской полиции нравов.

Мина крепче прижалась к чинаре и почувствовала, как впивается в спину отставшая от ствола кора. Сознание того, что Рамин рядом, по другую сторону дерева, внушало ей уверенность, подбадривало, дарило надежду… или, вернее, надежды.

– С другой стороны, здесь мне хорошо, – добавила она. – Вся эта еда…

– Я понимаю. Я и сам за последние несколько дней съел больше, чем мог бы съесть за несколько недель там, в Америке. Ну на то и прославленное иранское гостеприимство!.. А как все стараются тебе угодить, сажают на лучшее место, подкладывают самые вкусные кусочки!

Мина улыбнулась. Ее руки и лицо основательно подмерзли на морозе, но чувствовала она себя прекрасно. Голос Рамина изгонял страх, согревал тело, наполнял сердце теплом.

– Да, они стараются. Каждый прием, каждая вечеринка – настоящий пир. Я понимаю,