Комендантский патруль - Артур Черный

Вечером из поселка приезжает местная водовозка, и высохший небритый чеченец доверху наполняет наши пустующие цистерны. В голой комнате первого этажа я несколько минут стою под струей холодной воды. После меня туда шмыгает Опер. Никто из чеченцев не следует нашему примеру. Они лишь перед молитвой умываются во дворе и моют ноги.

Покрывшиеся гусиной кожей, посиневшие и радостные, мы греемся в медлительных лучах заката.

Я, обложившись книгами, из которых черпаю забытые когда-то слова, в основном прилагательные, в тишине пустого класса сочиняю шедевр своего творчества:

Самым близким людям на земле.

Когда в мой дом вошла война

И, не спросив, в нем разместилась,

Вы не могли и знать тогда,

Что не на день она вселилась.

Что груз страданий, горя воз

Она внесет с собой на годы,

И не поможет море слез,

Чтоб смыть с себя ее невзгоды.

Из города привозят новые «трассера» о готовящихся сегодня вылазках боевиков. Мы равнодушно слушаем, не вдаваясь в подробности и ни о чем не переспрашивая. Для нас это уже привычка — чего-то постоянно ждать. Что будет, то и будет. Не будет сегодня ничего — хорошо, будет — еще лучше, развеет громадную скуку.

Все наши вечера похожи один на другой и не несут ничего нового. Чеченцы сидят у телевизора и во все глаза смотрят очередной фильм, мы с Опером, изредка завязывая быстро умирающий разговор, маемся на столах в соседней комнате. Вытянув из ботинка ветхий, истопившийся шнурок, я мастерю подобие петли и швыряю заготовку скучающему товарищу:

— На! Повесишься хоть! Без мыла, правда, но ничего, слюнями смажешь.

Опер бросает петлю в угол:

— Утром встаю — ты уже висишь…

Всю первую половину ночи, не смолкая ни на минуту, рядом долбит артиллерия Пыльного. До 03.00 дребезжат в рамах стекла, над вздрагивающим полом перекатывается дымящийся туман пыли, стены убогого нашего здания ходят ходуном. Глядя в потолок, с воодушевлением, которое всегда приходит ко мне в минуты опасности, я обрисовываю Оперу и Тамерлану мрачную картину в случае прямого попадания артиллерийского снаряда в окно, подвожу интригующую концовку, в которой долго будут искать номерные наши автоматы для установления личности этого пятна на кирпичиках. Почему-то всем смешно.

Но сегодня на орехи нам не достается. Утро наступает для всех.

День радует продолжением жизни: через пять дней голодного сидения лично в подарок каждому поступает привет от Чеченского МВД — продпаек из ящика тушенки, ящика сгущенки и ящика рыбных консервов. Честно сказать, никто из нас и не ждал такого внимания. Все приняли отсутствие еды как должное и, поворчав первые дни, перестали надеяться на ее подвоз. С водой мы договорились с местным водовозом, а еду привозят из дома местные. Потому мы так спокойно и приняли сегодня положенные нам еще несколько дней назад продукты.

Сегодня в самом большом ходу сгущенка, ее намазывают на хлеб, льют в чай и просто черпают ложками, запивая водой. Проковыряв ножом дырочку в одной из банок, лежа на столе, я заливаю глотку сладким липким клеем.

Весь день валяюсь на своих нарах и с нетерпением жду ночи, которая прикончит бесконечный пыльный жар дня. На блистающем синевой небе — ни облака. Рыжее пятно солнца остановилось на середине небосклона и в упор палит опустевшие улицы участка.

Днем чеченцы притаскивают из чьих-то личных запасов потертый армейский гранатомет «РПГ-7В» с тремя выстрелами. Минимум наш, с первой или второй войны, трофейный. Теперь, кроме пулемета, мы располагаем и более грозным оружием. Но это слабое утешение, когда ты не уверен во многих своих соратниках. Если кто-то струсит или смалодушничает, любой боевой арсенал здесь уже бессилен что-либо сделать.

Присев на край стола, потирая от хорошего настроения руки, Тамерлан, постоянно мотающийся в отдел, делится с нами негероическими историями далекого отсюда РОВДа: вечером 21-го, за несколько минут до нападения боевиков, Рэгс заявился с проверкой на избирательный участок в Дом слепых, что за рынком «8-го Марта», где за старшего был сам Рамзес Безобразный. Повертевшись, покрутившись в Доме, отчитав, как и полагается, по пустяшному поводу своих подопечных, он уже собрался топать в родные пенаты. В этот-то момент, ни позже ни раньше, и началась перестрелка в городе. Когда до ушей обоих командиров, Рэгса и Рамзеса, долетел голос смерти, обоих забила такая истерика, что, позакрывав на засовы все двери и бегая в страхе по комнатам, они пищали только одно: «Нас убьют! Нас убьют! Не выходить никому!..»

А в это время через дорогу перед окнами Дома боевики выстрелами в упор добивали начальника охраны Тайда, истекающего кровью раненого Тегерана. Рэгс запретил всем, кто находился рядом, стрелять. Боевики преспокойно сели в машину и уехали.

Эти два всемирных героя просидели в своей конуре всю ночь и все утро, пока на следующий день уже в 10 часов посланная разгневанным Тайдом за своим заместителем команда не выковырила того из здания на улицу.

Вот тебе и вся храбрость, с которой собирались наши командиры вести всех в бой. Задумаешься тут…

Вчера вечером Тамерлан просил помощи в отделе об увеличении живой силы. Помощи не пообещали, но, дождавшись темноты, милостиво разрешили приехать за одним цинком патронов. Никто своей головой рисковать не собирался и в отдел не поехал. А сегодня утром, когда наш командир там появился и потребовал обещанного, ему дали от ворот поворот, сказав, что поздно хватился.

Но Тамерлан тоже не лыком шит и недаром носит такое знаменитое имя. Дабы обезопасить свое размеренное существование на 20-м участке от возможных проверок собственного начальства и начальства повыше, из МВД республики (кстати, до сих пор так здесь и не появлявшегося, безусловно, не из храбрости), Тамерлан запускает в отделе слух о присутствии в нашем лесу банды из сотни человек бородачей, которых якобы видели женщины, гонявшие коров. Это произвело должное впечатление на наших начальников, они крепко убедили себя в отсутствии какой-либо необходимости проверять нас и, потребовав от Тамерлана быть осторожнее, пообещали, в случае чего, моральную поддержку.

Приехавший утром один из наших сотрудников рассказывает, как сегодняшней ночью по улице Украинской разъезжали боевики. Зашли в дом некоего Игоря (отец — армянин, мать — русская, сам живет в городе постоянно), пытали того на предмет получения информации о проживающих рядом сотрудниках, изрезали ножом грудь.

По телевизору объявили о шести убитых 21 августа сотрудниках и пятидесяти уничтоженных боевиках.

В сопровождении брони к школе подъезжает комендант района. Он долго осматривает здание, приглядывается к местности и, поцокав языком, покачав головой, вскоре уезжает. Комендант, чернявый, маленького роста азиат, подвижный и деятельный, приехал около недели назад, сменив на посту своего предшественника полковника-матершинника.