Скелет в семейном альбоме - Геннадий Сорокин

– Почему ты сразу нам про этот разговор не рассказал?

– Я же по вам вижу, что вы не верите ни единому моему слову. Какая разница, сразу бы я вам все рассказал или промолчал? Машковцов что, до сих пор не объявился? Ищите его в другом городе. Может быть, его там убили. Я к нему отношения не имею, и не вздумайте на меня его убийство повесить. Мне чужой труп даром не нужен.

– В день исчезновения у Машковцова был запланирован судебный процесс, на который он не пришел. В юридической консультации нам дали справку, что ни в отпуск, ни в командировку Юрий Эдуардович не собирался.

В комнате для допросов повисла напряженная тишина. Момент истины настал. Или он сейчас выложит всю правду, или я сработал впустую.

– Олег, мое предложение остается в силе. Хорошенько подумай и отвечай: где Машковцов?

– Да пошел ты на хрен! – вскочил он с места. – Я не убивал его, мать вашу! Ты понял? Я его пальцем не тронул! Он куда-то со своей бабой сбежал, а вы меня на нераскрытое убийство подписываете? Ни слова больше не скажу! Режьте меня, пытайте, буду молчать, как партизан на допросе. Что вы привязались ко мне со своим адвокатом? Сейчас я признаюсь, что его убил, а потом вы еще десяток трупов на меня навешаете?

К нам в комнату заглянул встревоженный конвоир:

– У вас все в порядке? Чего задержанный орет на весь изолятор?

– Нервы сдали, – сказал я и вышел в коридор.

По уговору со следователем, я остался дожидаться его в ИВС. Пока Владимиров допрашивал Васькова, я пил чай у начальника изолятора временного содержания. Хозяин ИВС развлекал меня разговорами.

– Вот смотри, Андрей, как будет дальше. Сейчас талоны на все ввели, но народ безмолвствует, терпит. Как только они введут талоны на хлеб или табак, так советская власть тут же рухнет. Не сможет наш народ такого унижения вынести, чтобы папиросы по талонам получать. С водкой проще – нагнал самогонки и пей, пока не позеленеешь, а табак заменить нечем. Ты как думаешь?

– Я в политику не лезу. Свергнут коммунистов, придут к власти капиталисты – будем им служить. Воры будут воровать, а мы будем их ловить.

– Я тебя про народ спрашиваю. Не будет папирос в продаже, рабочие с заводов пойдут магазины громить. Революция начнется, баррикады на улицах, поджоги, убийства.

– Вот когда начнется революция, тогда и будем о ней думать. Чего сейчас попусту голову ломать? Запасайся табаком, пока есть возможность.

– На всю жизнь не запасешься, а по талонам не накуришься. Выдадут три пачки на месяц, и дели их, как хочешь. У них-то, у партократов, всего вдоволь, а на народ им плевать. Как считали нас за быдло, так и считают.

Через час Владимиров освободился, и мы поехали в прокуратуру.

– Как допрос? – поинтересовался я.

– Все валит на подельников. Утверждает, что Здрок и Степанов угрозами заставили его быть у них водителем. Отравление подельников отрицает, от Машковцова открещивается, в истерику впадает, как только о нем разговор заходит. Не удалась у нас игра в две руки! Не смог ты его раскрутить… Андрей Николаевич, как тертый калач, как опытный оперативник, сколько ты ему даешь?

– Месяц. Сейчас вы предъявите ему обвинение, копию вложите в личное дело следственно-арестованного. Как только он заедет в СИЗО, вся тюрьма тут же узнает, что он причастен к нападению на воровской общак. Через месяц они его достанут хоть в «ментовской» хате, хоть в какой. Тысяч пятьдесят кинут, и мои бывшие коллеги задушат его и глазом не моргнут. Жаль, конечно, что все так получилось. Я думал, он клюнет и расколется.

– Ты не поверил ему?

– Врет, сволочь. Не будет здравомыслящий человек сбегать из семьи без документов. Да и куда ему бежать? У него здесь квартира, работа, положение в обществе. Что он будет в другом городе без паспорта делать? Бутылки по помойкам собирать? Долго не протянет. Местные бродяги застучат в милицию. Им конкурент не нужен, у них каждый сквер поделен, каждая свалка на учете.

– Я тоже сомневаюсь в правдивости его показаний. Как-то все у него просто: постоял, послушал разговор и тут же продумал разбойное нападение от начала и до конца. Что же, месяц так месяц! Не буду попусту когти рвать, все равно дело прекращать придется. Жалко, конечно, что у нас так мало времени остается. За месяц я его толком раскачать не успею.

– О чем мы говорим, Иван Ильич! Вы же сами прекрасно знаете, что у нас нынче не следственный изолятор, а проходной двор. Информация с воли до камеры за один день доходит.

– О, в этом я на днях сам убедился. Представь, вечером разговариваю с матерью арестованного. Утром приезжаю к нему в СИЗО, он мне с порога выкладывает: «Мама вчера вам пачку папирос для меня передала…» Спрашивается, как после этого работать?

– Иван Ильич, а как раньше было?

– Лет пятнадцать назад если закрыл человека, то с волей у него контакт терялся. А сейчас, поговаривают, тюремщики за сто рублей дают желающим возможность звонок в город сделать. Какая тут тайна следствия, насмешка одна!

Прокурора на месте не было, и я с чистой совестью поехал в управление. «Пускай Владимиров сам отчитывается перед Воловским, у меня своих начальников хватает», – решил я.

В УВД мой отчет о результатах работы с Васьковым восприняли без энтузиазма.

– Надо было получше сеть сплести, – поучал меня Малышев. – Напустил бы туману, пообещал ему выполнить все, что попросит, а ты, как чапаевец, шашку выхватил и поскакал беляков рубить. С наскока такие дела не делаются.

– Как смог, так сработал, – отрезал я.

– Может, его из одиночки посадить в камеру с нашими агентами? – предложил Большаков.

– Без толку, – заверил я. – Не поколется. Не могу объяснить почему, но про Машковцова он даже говорить не желает.

Вечером меня, Малышева и Большакова вызвал прокурор города.

– Андрей Николаевич, ты уверен, что убийство Машковцова совершил задержанный Васьков? – спросил он.

– Больше некому. Тут два варианта: либо Юрия Эдуардовича убили, либо он сошел с ума и сбежал куда глаза глядят, без документов и без вещей. Я придерживаюсь первой версии. У Машковцова не было никакого мотива сбегать и переходить на нелегальное положение.

– До суда я требую обеспечить Васькову полную безопасность. Как хотите, так и охраняйте его, – жестко приказал прокурор.

– Я напишу начальнику СИЗО письмо, чтобы его поместили в камеру с бывшими сотрудниками милиции, – предложил Большаков.

– Не пойдет, – нахмурился Воловский. – Я не верю вашим бывшим коллегам. Среди них полным-полно продажных типов, которые с легкостью вступят в сговор с лидерами преступного мира. Давайте потребуем поместить Васькова в камеру с несовершеннолетними.

– Виктор Константинович, – обратился к прокурору Малышев, – там малолетки содержатся – одно название. Некоторым из них уже исполнилось по семнадцать-восемнадцать лет, и они, в физическом плане, далеко не пацаны, а молодые, сильные и дерзкие мужчины. В большинстве своем следственно-арестованные несовершеннолетние чтут законы преступного мира. Как только они получат с воли указание, тут же, невзирая ни на что, ликвидируют Васькова. Ночью набросятся на него толпой и задушат. С бывшими нашими коллегами надежнее будет, из них еще не все совесть потеряли.