Генетик - Анатолий Маев

Хозяин квартиры расположился напротив Макрицына, выждал паузу и спросил, когда у него следующее выступление. Тот сообщил, что через две недели будет выступать в кинотеатре «Э. Пизод».

— Прийти хочешь? — предположил Еврухерий. И оказался прав.

— Если ты не возражаешь, — кивнул Ганьский. — Но не один.

— Не один — так не один.

— Поразительно! Человека совершенно не интересует, кто будет его зрителем!

— Да мне без разницы, с Мариной ты придешь или с Федором Федоровичем, — подтвердил Еврухерий. — Лучше скажи, сколько человек будет, и я билеты принесу.

— Спасибо, конечно, однако не хочется злоупотреблять твоим великодушием. Мы в состоянии купить.

— Да нет уже билетов в кассах! Но у меня броня осталась. Скажи, сколько нужно. Деньги мне отдашь. — Макрицын встал, засунул руки в карманы брюк, прошелся по комнате и вдруг спросил: — У тебя есть что-нибудь попить?

— Что-нибудь попить всегда есть, если сантехники воду не отключили, — в своей манере ответил Ганьский. Затем принес пакет сока и два бокала.

Утолив жажду, Еврухерий вернулся в кресло и вопросительно посмотрел на друга.

— Ты о чем-то серьезном со мной поговорить хочешь?

— Об очень серьезном, Аполлон. О твоей жизни!

От неожиданности ученый поперхнулся и закашлялся.

— По спине постучать? — предложил Макрицын помощь.

Ганьский помотал головой.

Пока он приходил в себя, ясновидящий еще раз обдумал, как лучше начать разговор. Еврухерий на самом деле беспокоился за будущее Аполлона и искренне считал: тот человек хороший, только взгляды на жизнь у него неправильные.

— Скоро мы к власти придем, Аполлон, — уверенно заговорил Макрицын. — Так больше жить нельзя, и народ это понимает. Надо все менять. Чтобы хорошо было людям. — Он всегда в слове «людям» ставил ударение на последнем слоге и на сей раз остался верен себе. — Время пришло, Аполлон. Виктор сказал, что революций не будет — на выборах победим. Через одиннадцать месяцев. Народ за нас.

Ганьский с любопытством посмотрел на гостя.

— Зачем ты мне это говоришь?

Макрицын придвинул кресло поближе к ученому, наклонился вперед, и теперь расстояние между ними не превышало метра.

— Мы вредный элемент перевоспитывать будем. А ты, Аполлон, по всяческим признакам и есть элемент вредный. Ну, вот сам посмотри: ты считаешь, что быть богатым хорошо, плохо относишься к коммунистам. ни ты, ни жена твоя не работаете… Ведь сразу вопрос встает: а на какие такие средства вы с ней живете? Я вот что тебе хочу предложить, Аполлон, как другу: вступай в нашу партию. Мы тебя знаем — примем. Будешь у нас министром по ученым и станешь смотреть, чтобы все они на работу ходили. Как раньше было.

— Твои рассуждения очень напоминают мне взгляды Велимира, — заметил ученый. — И где вы такой чепухи набираетесь?

— Ты не прав, Аполлон, — возразил Еврухерий, — никакая это не чепуха, а стройная научная теория.

Ганьский незлобно выругался, что случалось крайне редко:

— Чертова мумия! Уму непостижимо, на сколько лет ядовита оказалась!

Гость продолжил свой монолог о грядущей власти коммунистов, но Ганьский уже не слушал. Ученый думал совсем о другом: он прекрасно понимал, что история главного эксперимента его жизни близится к развязке и решение необходимо принимать. Последние три месяца этот вопрос неизменно сопровождал его, с ним Аполлон Юрьевич просыпался и засыпал. Он раз за разом мысленно воспроизводил детали недавнего внезапного визита Вараниева, который нагрянул к нему в сопровождении Шнейдермана…

— Мы явились к вам для того, чтобы потребовать немедленно ознакомить нашего доверенного врача с методикой изготовления препарата, — заявил тогда Вараниев с порога, глядя в удивленные глаза ученого. Председатель не просил, не предлагал — он требовал и угрожал.

Ганьский, не ожидавший появления партийной пары у себя дома без приглашения, без предварительного звонка, рано утром, когда супруга еще спала, а сам он не успел даже умыться, в первые минуты общения растерялся. Вежливым голосом он заметил визитерам, что они забыли поздороваться и принести свои извинения за то, что потревожили людей в неурочное время, после чего спросил:

— Чем обязан? Что-то случилась и требуется моя помощь?

— Пока ничего не случилось! — ответил Вараниев, поставив акцент на слове «пока». — Но может случиться в любой момент! — Глаза председателя блеснули. — И мы не можем допустить этого!

— Это меняет ситуацию, господа, — с облегчением вздохнув, сказал Аполлон Юрьевич. — В таком случае прошу вас присесть и подождать меня несколько минут, пока приму душ и приведу себя в порядок. Прошу учесть, что моя супруга находится дома и еще отдыхает, поэтому убедительно прошу не говорить громко.

Со словами: «Я в вашем распоряжении, господа» — ученый вернулся через четверть часа свежевыбритый, при тонком аромате изысканного парфюма. От растерянности первых минут визита не осталось и следа — Аполлон Юрьевич полностью себя контролировал.

— Не откажите в любезности пройти на кухню для беседы, — предложил он. — Я угощу вас фантастически вкусным чаем.

Но гости от чая отказались. Вараниев приступил к теме визита:

— Мы считаем, что вы обязаны предоставить нам всю информацию по лечению Велика. Нельзя допустить, чтобы его жизнь полностью находилась в ваших руках. Вы не молодой человек, и все может случиться. Предлагаем незамедлительно передать все необходимые сведения. При этом обещаем, что наша власть по заслугам оценит все то, что вы сделали для партии.

— Знаете, господа, — улыбаясь, произнес Ганьский, — хотя средняя продолжительность жизни мужчины в нашей стране, которая, как вам наверняка известно, составляет пятьдесят девять лет, мне еще рано подводить итоги прожитых лет. К вашему сведению, я проанализировал собственный генный набор, и результат показал, что минимальный срок, отведенный мне Господом Богом, составляет восемьдесят два года. Само собой разумеется, вероятность несчастного случая в расчет не берется.

— Напрасно! — зловеще заметил Вараниев.

— Я должен расценить это как угрозу, Виктор Валентинович, или предупреждение?

Гость не ответил.

Ганьский тоже взял паузу, заполнив ее чаепитием. От внимания ученого не могло ускользнуть плохо скрываемое раздражение на лицах обоих визитеров. Особенно выразителен был председатель, нервно ерзавший на кухонной табуретке, будто искал удобную позицию. Он сверлил хозяина квартиры недобрым взглядом, его веки слегка подергивались. Именно Вараниев нарушил молчание:

— Итак, Аполлон Юрьевич, возвращаясь к разговору по существу: что вы можете нам ответить?

Сделав последний глоток, Ганьский поставил пустую чашку на салфетку, чуть отодвинулся от стола и заговорил медленно, тщательно подбирая каждое слово: