Прыжок самурая - Иосиф Линдер

– Сработаемся, – дипломатично сказал Пономарев.

– В таком случае желаю вам успеха. И… Я надеюсь на тебя, Израиль!

Поскребышев крепко пожал Плаксу руку и направился к двери. Плакс не удержался и спросил, не заметив, что перешел на «ты»:

– Александр, это ты меня от расстрела спас?

Поскребышев обернулся и с мягкой улыбкой ответил:

– Не люблю ходить в должниках, Израиль. Ты меня – в девятнадцатом, я тебя – в тридцать девятом. Как говорится, мы теперь квиты.

– Спасибо. – Голос Плакса дрогнул. – У меня к тебе только одна просьба… Если со мной что случится, позаботься о моих…

– Брось, ты просто обязан вернуться живым! Это приказ! Запомни это, пожалуйста, – сказал Поскребышев, теперь уже окончательно прощаясь.

Пономарев проводил его и вернулся. Потом они еще долго обсуждали детали предстоящей операции. И только глубокой ночью молчаливый майор отвез Плакса на дачу.

Б. Н. Пономарев, 1930-е гг. (Из фондов РГАСПИ)

На следующее утро приехал Фитин. О вчерашней поездке подопечного в Москву и беседе с Поскребышевым он не спрашивал. С собой он привез новые документы, предположительно способные произвести впечатление на советника президента Гарри Гопкинса. Нужные материалы были добыты токийской и основными китайскими резидентурами.

Поджидали и старые дела. За прошедший день Плакс прочитал не более половины. Пожелтевшие листы бумаги содержали в себе ценнейшую информацию. Среди шифровок и докладных Плакс обнаружил и свои собственные. Он с жадным интересом вчитывался в скупые строчки.

А вот и сообщения Сана. На некоторых из них Плакс обнаружил скупые карандашные пометки. Вождя. Такие же пометки были и на сообщениях агента Абэ.

Плакс присмотрелся к ним и не мог не сдержать профессионального восхищения. Абэ доставал такую информацию, о которой приходилось только мечтать. В конце двадцать седьмого, опередив Сана на два года, он раздобыл тщательно скрываемый меморандум генерала Танаки, который лег в основу программы японской военной экспансии и борьбы за мировое господство. В конце двадцатых Абэ предсказал захват Маньчжурии и неизбежность военного столкновения между Японией и СССР в Монголии и на Дальнем Востоке.

Ф. Э. Дзержинский беседует с чекистами. Крайний слева – В. Н. Манцев, крайний справа – В. А. Балицкий, с орденом Красного Знамени – Ф. Мартынов. Москва, 1923 г. (РГАСПИ. Ф. 413. Оп. 1. Д.115)

С созданием марионеточного государства Маньчжоу-го центр подрывной и разведывательной деятельности против СССР переместился на его территорию. Все тайные нити сходились в Харбине, и в самом центре тонко сплетенной паутины снова оказался Абэ. Он регулярно сообщал о засылке вражеских агентов на территорию Дальнего Востока и Сибири. Ему удалось вскрыть группу провокаторов, которые под видом советских разведчиков пытались создать фальшивую разведсеть из патриотически настроенных русских эмигрантов и китайских коммунистов. Абэ выявил десятки агентов-двойников, которые направлялись в Маньчжурию Иностранным отделом НКВД и военной разведкой, но были перевербованы контрразведкой Семенова и японцами.

Поистине бесценной оказалась его информация о позиции японской делегации на переговорах о продаже КВЖД.

В 1935 году, когда в Генеральном штабе Вооруженных сил Японии еще только приступали к разработке плана военной кампании против Монголии и СССР, ему стали известны основные его положения, а уже через неделю они легли на стол руководства в Москве.

Оперативные возможности этого агента поражали Плакса. Для Абэ, казалось, не существовало невыполнимых задач!

За сухими строчками донесений трудно было угадать, кто мог скрываться под этим псевдонимом, но из отдельных штрихов складывался смутно знакомый образ. Судя по всему, Абэ занимал один из ключевых постов в разведслужбе Японии. И чем глубже Плакс вчитывался в документы, тем более крепло в нем убеждение, что они где-то пересекались.

Одно из последних сообщений Абэ, поступившее из Сеула, носило сверхважный характер. Касалось оно подготовки японцами покушения на Сталина.

«Сеул? Ну конечно же Сеул!» – озарило Плакса.

В середине двадцатых годов он нелегально работал в Корее. Там он случайно познакомился с молодым японским офицером. Тот происходил из древней самурайской семьи и получил блестящее военное образование. Во время Гражданской войны он высадился во Владивостоке в составе японского экспедиционного корпуса. За участие в боевых операциях против амурских партизан получил высокую награду. После разгрома атамана Семенова и генерала Каппеля вел разведывательную работу в Маньчжурии. Потом был направлен в Сеул и внедрен в среду русской эмиграции.

Трудно сказать, по каким причинам, но к тому времени Абэ все больше проникался симпатией к России. Вскоре эта симпатия переросла в нечто большее. Плакс, якобы служащий торгпредства, склонил его к мысли о помощи СССР. Однако завербовать японца ему не удалось. В канун двадцать седьмого года он был вынужден срочно перебраться в США – японская контрразведка буквально дышала в затылок. Перспективную кандидатуру пришлось передать в Иностранный отдел ОГПУ. Только что назначенный генеральным консулом СССР в Сеуле сотрудник ИНО Иван Чичаев охотно взял Абэ в оборот и продолжил развивать с ним контакт. К чему это привело, Плакс мог судить по толстой папке спецдонесений.

Разведчик отложил в сторону сообщения, в которых не только содержалась оценка отношений между Японией и США, но и давался прогноз их развития. Для работы, на которую нацеливал его Фитин, они были необходимы. Попутно он заметил, что информация от Абэ перестала поступать в сентябре 1940 года.

Фитин в тот день приехал поздно, около одиннадцати. От чая он отказался – время поджимало. Внимательно выслушав Плакса – тот высказал свои предложения о работе с Саном, – он уточнил ряд деталей и в целом одобрил намеченную линию. Потом он прошел к буфету и достал бутылку коньяка. Плакс выставил на стол рюмки.

– За удачное начало! – поднял тост Фитин.

– Я бы предпочел – за успешное завершение, – пошутил Плакс и сказал то, о чем думал не переставая: – Павел Михайлович, если к возможностям Сана прибавить еще и возможности Абэ, результат не заставит себя ждать.

– На Дальнем Востоке имеются и другие важные источники информации, – уклончиво ответил Фитин и помрачнел.

Упоминание Абэ лишний раз болезненно напомнила ему о рапорте Берии. Случилось это в первых числах сентября сорокового года, когда вовсю шла чистка харбинской и сеульской резидентур. Бывший резидент в Корее Калужский, которому отбили все что могли на варварских допросах, в конце концов «покаялся» и признался, что его завербовал Абэ – японский шпион. Вслед за ним под соответствующим давлением подобное признание сделал и другой сотрудник разведсети Новак.