Гамбит некроманта - Светлана Алексеевна Кузнецова

говорить с ним об этом визите, ни даже вскользь упоминать о нем. Однако теперь изменил свое решение: происходящее слишком быстро утратило налет дружеской встречи и превращалось… во что-то очень мерзкое.

Собеседник зябко поежился: люди, даже вот такие необыкновенные, не терпели навьей силы. Даже ее намека. Исключения случались, но редко. Как правило, такие и становились на Рубеж.

— Ну-ну… на правду не обижаются, друг мой...

— Это неправда! — сказал Некр твердо.

— А вот и да… — собеседник пристально всмотрелся в него. Тотчас сдавило виски, в ушах зашумело. Некр стиснул челюсти, скрипнув зубами, отогнал дурноту и «позвал», используя боль и накатившую следом за ней слабость как источники силы. Вир не отзывался.

— Твой дар силен, но моя суть ему не подвластна, — проговорил Некр неподчиняющимися, онемевшими губами, но все же достаточно четко. Собеседник разобрал слова и натиск прекратил.

— Жаль… — протянул он с сожалением. — Но попробовать стоило. Разочарован во мне?

— Еще как, — не стал скрывать Некр, поднимаясь из кресла. — Думаю, на этом мы расстанемся.

— Сядь!

Голос резанул по ушам, в глазах потемнело, а ноги подогнулись. Не окажись кресло прямо под ним, Некр рухнул бы прямо на пол и вряд ли сумел бы подняться скоро. Не отпуская знака, другой рукой он рванул завязки плаща, который сразу показался тяжелым, словно каменным.

— Надо же! Действует, — злорадно проговорил собеседник. — Ну и какого тебе ощущать себя рабом не только черного бога?

— Перестань, — кое-как совладав с дыханием, обронил Некр. — Это всего лишь тело.

— Ну и мы не в твоей Нави, — напомнил собеседник. — Жаль, повернуть тебя не удалось, но я пока ограничусь малым. Знаешь, почему я оборотил на тебя свой взор?

— Все хранители знаний охочи до чужих секретов.

— Пророчество, — ответил тот так, словно это все объясняло.

— Ты стал верить в подобную глупость?.. — удивился Некр.

— Не всем же быть как ты, меняя собственную судьбу по сто раз на дню и все равно становясь тем, кем стремился изначально.

Некр вскинул бровь, не понимая. Лишь спустя четыре удара сердца смутно припомнил очень давний разговор на руинах капища, оставшегося от невесть кого, ушедшего с тех мест, поросших непроходимыми джунглями. Собеседник тогда сказал, что древние поклонялись смерти и наверняка приносили жертвы. Некра почему-то предположение сильно задело. Он прогулялся по руинам, ни слова не разобрал в вязи чужой письменности, но насмотрелся на фрески. Вернулся и сказал, что здесь лечили, а не убивали.

«Еще хуже, — сказал тогда собеседник. — Значит, шли против высшей воли, карающей людей. Хорошо, что выродились. Это очень нехорошая идея: умалять страх людей перед смертью».

Они тогда сильно повздорили и Некр в сердцах заявил, что, если когда-нибудь и поверит в богов, то точно не в жаждущих храмов и поклонений. Надо же… он сам забыл об этом, а собеседник помнил спустя столько лет.

— И что же тебе нагадали?

— Предрекли! Предупредили! — воскликнул он. — Тот, кто явится темными дорогами из моего прошлого, сумеет… единственный!.. помешать моему величию. Ты последний остался, я даже собственных потомков уничтожил как носителей одной со мной крови, а значит, и частицы предков — тех, кто жили до меня.

— А ты, оказывается, мразь… — обронил Некр.

— Рассказывай про Переход! Знания не бывают лишними. Хоть послушаю.

Некр собирался воспротивиться, однако светлый прямой взгляд не позволил этого. Сознание поплыло, сменившись знакомыми образами, и Некр отправился за ними, как сновидец по тропе Долины грез: все дальше и дальше, почти забыв, где находится, вновь переживая увиденное когда-то.

Глава 23

Пустыня буйно цвела, как случается даже не всякий год, а когда ветры и течения движутся вспять, принося холод туда, где положено быть зною. Иногда поворот затягивался на десятилетия и мог заставить племена сняться с насиженных мест или погибнуть великие цивилизации.

— Не всегда так.

Вир стоял рядом, всматриваясь в горизонт — мальчишка в сравнении с седовласым мужем, а на самом деле дряхлым старцем, вероятно, давно осыпавшимся пылью и испустившим последний вздох, если бы не чудодейственные снадобья, притирания и зелья. Некр иной раз задумывался о том, что его должно бы сильно уязвлять его положение. По всем понятиям людей именно ему следовало зваться учителем, никак не учеником.

Впрочем, ему и раньше были безразличны каноны и скрепы, проросшие в людское сознание ядовитым плющом и отравляющие его с младенчества до последнего дня. За невероятно длинный человеческий век он видел слишком многое и одновременно с этим невыносимо мало. Сегодня он, наверное, впервые по-настоящему понял, насколько коротка жизнь. Даже у него — насыщенная событиями, коих многим хватило бы на несколько десятков.

— Иногда людей гонит с одних мест и заставляет завоевывать другие вовсе не переменчивость погоды. Культ какого-нибудь нового божка требует нести его другим, не всегда желающим склоняться перед невесть кем, а уж ломать свой жизненный уклад — тем паче.

Воздух наполняли сотни ароматов, кружащих голову, Некр пил их, словно молодое вино. Вечер был невероятно упоителен: самый прекрасный за… наверное, вечность.

— И отчего мне кажется, будто речь пойдет вовсе не о жестоких правителях и жрецах, учитель? — съязвил он. — Так себе тема для столь упоительного заката, тебе не кажется?

— А приходится. Или прикажешь услаждать твой слух песнями? — Вир улыбнулся. — — О хранителях знаний. О ком же еще мне вести свои речи? Пусть я уже рассказывал о них, а именно сейчас стоит повторить.

Некр вопросительно приподнял бровь:

— И к чему же ты клонишь?

— К тому, что ты всегда был воином. Ты вернешься, если будет, кого защищать. А главное — от кого.

— Хм…

— Слишком уж ты доволен, я бы даже сказал… благостен.

Некр поморщился. Слово «благостность» прочно связывалось у него голове с такими как «идолы», «поклонение», «храмы», «молельни», «алтари» и прочими не слишком приятными словами и вещами. Некр предпочитал держаться в стороне от всей этой дряни, отнюдь не сплачивающей, а наоборот, разъединяющей людей, а затем сталкивающей лбами, да так, что летят искры.

— Оставь, прошу. Все это неважно. Шелуха на душах людских.

— Идеи правят в явном мире, — наставительно заметил Вир.

— У меня впереди такое, ради чего не жаль жизни! — упрекнул Некр, которому точно не хотелось говорить о