Кровоцвет - Кристал Смит

– Чепуха, – отмахнулась она, гордо размахивая целой униформой, собранной из тряпья, позаимствованного у женщин стражи. Бриджи сели на меня отлично, зато тунику я смогла надеть только с помощью Онэль. Подняв ее над моей головой, она принялась разглядывать все синяки и шрамы, которые я накопила за последние недели. Вздохнув, она произнесла:

– Если бы твоя матушка узнала, через что тебе пришлось пройти, ее сердце раскололось бы надвое.

Я хотела сказать, что я в порядке, что я прошла через это, оставшись целой и невредимой, но не могла. Во мне произошли огромные, необратимые изменения.

Онэль помогла мне надеть плащ и расправила его на плечах, протянула мне видавшее виды ручное зеркальце, и я держала его перед собой, пока она расчесывала и заплетала мои волосы.

Я не помнила, когда в последний раз смотрелась в зеркало. Мне хотелось думать, что после всего пережитого я взгляну на свое отражение и увижу в нем новую силу, или какую-то особенную красоту, проявившуюся благодаря невзгодам, но я выглядела точно так же, как всегда. Пепельно-светлые волосы, бледные щеки, глаза как серебряные блюдца – слишком большие, слишком странные на этом лице.

– Онэль, – задумчиво сказала я, пока она перебирала мои волосы своими длинными и проворными коричневыми пальцами. – Дочь Натаниэля… Элла… ты ее уже осмотрела?

– Осмотрела. Совершенно здоровое дитя. Разве что немного маловато.

– Она родилась немного раньше срока, такая крошечная и хрупкая. Но у нее такие красивые карие глаза.

– Как мило, – безразлично заметила Онэль.

Я продолжала:

– После того как Элла родилась, и мама, и младенец были очень слабы, и женщина, принимавшая роды, дала мне зелье из лепестка кровоцвета.

Руки Онэль замерли. Теперь она слушала очень внимательно.

– Но Кейт, моя подруга, отказалась принимать его и настояла на том, чтобы я все без остатка отдала младенцу. Я исполнила ее желание. – Я почувствовала комок в горле. – Элла побывала на самом пороге смерти и вернулась сюда, Онэль. Но после этого ее глаза приобрели другой оттенок, серебристый. То есть стали такими, как сейчас. – Не поднимая глаз, я спросила: – Какого цвета были мои глаза до того, как ты дала мне кровоцвет?

Последовала долгая пауза.

– Не знаю, – спокойно ответила Онэль. – Ты ни разу не открывала их до тех пор, пока не получила кровоцвет.

– Король и королева несколько лет пытались зачать ребенка, и когда им это удалось, они возликовали. Но – как в те времена предписывала традиция – они решили не делиться своей радостью с народом до тех пор, пока ребенок не родится. Были готовы все распоряжения. Если бы родился мальчик, то праздник в честь его рождения затянулся бы на несколько недель и охватил всю страну. Если бы родилась девочка, то ее бы похитили ночью и отдали в какую-нибудь далекую семью, и королевство никогда не узнало бы о ее существовании. Они были готовы к любому исходу.

Онэль вздохнула и села рядом со мной.

– Ребенок родился, такой спокойный и тихий. Они были готовы отправить ее в другую семью – уверенные, что она проживет наполненную и счастливую жизнь. Но они не рассчитывали, что придется проститься с ней навсегда. Такой печали я не видела никогда, ни до, ни после. И я отправилась в свою комнату. В тайне от всех я хранила три лепестка кровоцвета, они пролежали у меня на тот момент почти тридцать пять лет. Я знала, что один лепесток тратить бесполезно, что пред лицом смерти они не помогут… но если бы ты видела их лица… – Она встряхнула головой. – Я взяла малышку на руки, раздвинула ее крошечные посиневшие губки и прижала лепесток к ее языку… и она открыла глаза. Ты открыла глаза. И они были такими же, как сейчас. С тех пор мать и отца от тебя было не оторвать. То, что ты чудом осталась жива, они расценивали как знак: ты предназначена для великих целей. Они обратились к королю и королеве Аклевы, и те отправили нам посредника, Саймона. Все стали готовиться к твоей свадьбе, хотя тебе было всего несколько недель от роду. Но то, что произошло с тобой, добавило мне уверенности. Я потратила другой лепесток на твоего отца, после пожара… Но, как ты знаешь, он не помог.

– Тогда почему он помог мне?

– Не знаю. Ты всегда обладала целительным прикосновением, не говоря уже о том, как быстро восстанавливается твой организм. Мне всегда хотелось узнать, являются ли эти аномалии твоими особенностями, или же это побочные эффекты от лепестка кровоцвета, который попал в твой организм прежде, чем ты успела сделать первый вдох.

– Почему за все это время мне никто ничего не рассказал? Я всю жизнь думала…

– Мы рассказали тебе то, что, по нашему мнению, тебе следовало знать. Не смотри на меня так. И не горбись – будешь похожа на картошку. А теперь послушай меня, Аврелия. Все твои невзгоды сделали тебя такой, чтобы ты смогла все это пережить. Будь благодарна за то, что ты достаточно сильна.

– А я достаточно сильна?

– Ну, ты же все еще жива. Так что на данный момент можно сказать, что да.

* * *

Уже снова стемнело, когда я вышла из шатра в ренольтской униформе. Все стражники собрались на траве. Они ждали моего выступления.

Я встала во главе этого собрания, а Келлан занял место у меня за спиной, как делал это всегда. Я бросила на него мимолетный взгляд, все еще не в силах поверить в то, что он жив. Что он здесь. Перехватив мой взгляд, он едва заметно кивнул, подбадривая меня.

Я не знала, как правильно произносить такие речи, но все равно начала:

– Мужчины и женщины стражи. От лица своего брата и от своего лица я благодарю вас за то, что вы храните верность нашей матушке, королеве Женевьеве, и нашей монархии.

Разглядев в толпе несколько лиц, знакомых мне из прошлого, я почувствовала резкую боль: в этой группе было полно солдат, которые игнорировали меня или шептались у меня за спиной. Одного или двух из них я видела на казнях; они скандировали и кричали. Но я не могла критиковать их за предрассудки, с которыми и сама когда-то к себе относилась. Прошлое не имело значения; теперь они стояли здесь, у границы Аклевы, готовые ринуться в бой. За мою матушку, но также и за меня.

Я прокашлялась.

– На протяжении многих веков мы считали Аклев своим врагом. Сотни и тысячи ренольтских жизней были потеряны, когда мы безуспешно пытались проникнуть сквозь аклевскую стену, и все по приказу одного человека – основателя Трибунала, Каэля. Бессмысленные, ненужные смерти, – сказала я, – в результате действий одного-единственного человека, охваченного жаждой мести. Того же самого человека, который на протяжении пятисот лет держал ренольтцев в смирении и страхе. В смирении перед его законами; в страхе друг перед другом. – Я вспомнила, как Ксан сказал, что самая большая угроза, которой когда-либо подвергался этот город, таилась внутри, а не снаружи. – Но истина в следующем: Аклев – не наш враг. И никогда им не был. Нашим настоящим тираном является – и всегда был – человек, которого мы зовем Основателем… его учение, его Трибунал, а теперь и его самопровозглашенный преемник – Торис де Лена.