Давно пора - Юрий Хользов

Змеи. Плеть. Жрица тут.

А если тут, то у меня есть чем ответить. Я пошел прямо к собаке и схватил ее за болтающийся язык, но рука ожидаемо прошла насквозь. Алтонир же сказал, никаких иных, только мы.

— А ты не настолько туп, Герой! — речь фанатички была наполнена ядом, ее взбесило, что я понял в чем дело, — кто тебе помогает?

— Джа Растафарай. Он, знаешь ли, не любит войн, — я махнул клинками, обходя жрицу полукругом.

— Монстров ты не боишься. А что насчет людей?

Психичка вдруг исчезла, вокруг стало светло, я оказался в том самом доме, где все началось.

Я был маленький, стоял напротив дивана, на котором сидела моя мать.

— Маркуша, я хочу, чтобы ты запомнил. На моих похоронах не смей плакать, ты мужчина, ты сильный. А еще, это мое обязательное условие: гроб должен быть зеленый, красивый!

— Мам, ну какой гроб?! Ну ты чего такое говоришь?! Ты же идешь на поправку! Всего раз теперь надо на лечение кататься! А раньше два надо было! Это же хорошо!

— Может и хорошо, а может и нет. Но мне важно, чтобы ты запомнил, что я сказала.

— Нет! Я не буду такое помнить! — ребенок упал на колени, опустил голову на ноги матери и плакал, но мать его не слышала, она была обижена, она хотела его наказать.

Полчаса назад она попыталась его избить очередной раз, ни за что. Просто из–за того, что ей больно и обидно. Она снова мыла полы в организации, где до сих пор работал ее бывший муж, и он снова ее уколол какой–то фразой.

Но ребенок перехватил шнур кипятильника, выбросил его в коридор и смотря прямо на мать произнес «Больше ты меня не будешь бить просто так». Она согласилась, но тут же нашла способ сделать еще больнее.

— Нет! НЕТ! СУКА НЕТ! ПОШЛА ВОН ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ! ЭТО ДВА РАЗНЫХ ДНЯ! РАЗНЫЕ СОБЫТИЯ! ОНА НЕ ХОТЕЛА МНЕ БОЛЬНО ДЕЛАТЬ! ЕЙ ПРОСТО САМОЙ БЫЛО БОЛЬНО!

— Ой–ли? — Нхил’Интра снова стояла передо мной и ухмылялась, — она тебя избивала ни за что, опрокинула машину, в которой вы ехали потому что поругалась с любовником, с которым при тебе целоваться не стеснялась, она будучи пьяной давила тебя морально как щенка! Помнишь ее глаза, полные наслаждения? Она считала, что ты виноват во всем, что с ней произошло! Она умерла из–за тебя!

Я опустил руки, клинки выпали. Она права. Все это было. И было именно так. Образ матери, который был в моей голове — это просто моя фантазия. Фантазия, которая не имела ничего общего с тем человеком, о котором речь.

— А помнишь, как она отказалась ехать купаться просто потому что ты ее не послушался? А ты ведь так хотел, ох, бедный человеческий детеныш. Ты был обузой. Она не жила ради себя ТОЛЬКО из–за тебя. Жила с твоим отцом ТОЛЬКО из–за тебя. Это не он своими пьянками свел ее в могилу, а ТЫ! ТЫ! Только ты и никто иной!

Я сидел и по щекам катились слезы. Она кругом права. Мысли она не читает, но страхи видит. И этот страх живет во мне всю жизнь. А что если так и было?

— Она даже стригла тебя специально как девчонку, чтобы тебя одноклассники дразнили и избивали! Чтоб никто с тобой не дружил. Какая любовь, Маркуша? Она была бы рада, если б ты сдох в любой из моментов времени.

— Ахахахах, ох, насмешила, — лицо жрицы вытянулось, как у лошади, — мне уже тридцать лет, психованная ты дура! Я не Дроу, я Человек! Это ты в свои тридцать была инфантильной маленькой черножопой овцой, которой только кукол на растерзание подкидывали, чтоб не мешалась под ногами!

Я махнул клинками, разгоняя кровь и бодрясь. Посмотрел на нее насмешливо и продолжил глумиться.

— Я пятнадцать лет просыпался и засыпал с мыслями, которыми ты сейчас пытаешься меня обработать. У меня было много времени все вспомнить, подумать, сделать выводы. Это меня тревожило, злило, обижало и пугало. КАЖДЫЙ БЛЯДСКИЙ ДЕНЬ! — Я убрал клинки в ножны, подошел к ней вплотную и заговорил спокойно, чеканя каждое слово, — да, может так и было, может, она жалела, может даже винила меня! Но, она была взрослым человеком, принявшим ряд плохих решений, а за свои решения в ответе только мы сами. Только мы, Нхил’Интра. Никто другой за это не должен рассчитываться, ни деньгами, ни здоровьем, ни психикой. И уж тем более, нет вины ребенка в том, что он родился не тогда и не от того.

Прошло несколько долгих мгновений, но ничего не происходило. Нхил’Интра словно зависла и смотрела на меня. А когда я просто пошел прямо, ощетинилась и завизжала.

— Ложь! Не может быть! ТЫ БОИШЬСЯ! ТЫ ДОЛЖЕН МЕНЯ БОЯТЬСЯ! ВСЕ БОЯТСЯ!

— Молодец, горжусь. О матери потом поговорим, а теперь просто закончи испытание.

Я не понимал, что происходит, но слова Ксюхи звучали так, будто уже все кончено. Я просто пошел прямо. На меня бросались огромные собаки, змеи, пол проваливался, потолок обрушивался, разгоралось пламя и сверкали молнии, но это все было просто иллюзией. Иллюзией, чтобы напугать, но я был пуст. Мне было плевать, я просто шел вперед, пока это не кончилось.

— Кладд’Эп — дом воинов. Но наши враги часто ужасны. Часто враги омерзительны! Враги часто используют наши страхи и личные трагедии против нас. Воин — это прежде всего воин! Ни страха, ни сожалений, никаких отвлекающих факторов! Только поручение Матроны! Ты прошел третье испытание, Претендент. Убью тебя в другой раз.

Усевшись на пол, я уставился в одну точку. Мне нужно было прийти в себя. Повезло. Мне просто повезло. Я давно проработал все свои травмы и личные трагедии. Где–то помогли друзья, где–то много алкоголя, наркотиков и женщин. Но меня больше почти не тяготил груз прошлого. Нет, вру. Тяготил. Но я точно знаю, что моей вины во всем, что со мной происходило нет.

— Твоя мать не была идеальной, но она тебя любила, этот факт ты не можешь отрицать.

Почему?

— Потому что я у тебя в голове. Нхил’Интра видит страхи, а не воспоминания. Видит и интерпитирует так, как ей удобно. Марк. Все что она сказала — ложь. Ложь, которая грызет тебя вот уже семнадцать лет. Я понимаю, ты точно не помнишь всего. Но я помню, я вижу. И я тебе говорю — твоя мать любила в своей жизни только тебя. Хоть и причиняла тебе боль не раз.

Но…

— Без НО! Вытри сопли! Тебя чуть обычными картинками не поломали, ты кто, по–твоему? Восьмилетний пацан, или воин, что способен весь город в Пламени утопить?!

Да какая разница.

— БОЛЬШАЯ! У тебя больше нет права сидеть на завалинке и плакать! Иди и сделай что должно! А потом мы с тобой вместе напьемся до потери сознания и поплачем. ПОШЕЛ!

Крик Ксюхи прозвучал как гудок поезда и меня словно подбросило. Все, чего я сейчас хотел это напиться до беспамятства. Надо сосредоточиться. Я похлопал себя по лицу.

Разберусь с этим потом. Тридцать лет жил же как–то.