Милорд и сэр - Екатерина Федорова

Пять лун, припомнил он. Перед гибелью какого-то там императора в древнем Китае на небе тоже видели загадочные пять лун. Но он-то не император…

Опять где-то в отдалении невесело засмеялся девичий голосок. Потом леди Клотильда нежно-нежно (от этой нежности холодок по коже продирал почище и посильнее, чем от медленного затопления собственной персоны в водах неизвестной реки в компании пяти лун) заявила:

– Долг сюзерена – вершить суд. Правомочность его деяний определяется им самим, исходя из тягости состояния жертв, которые прибегли к его правосудию. Клянешься ли ты, сэр Сериога, всегда справедливо вершить суд и неукоснительно свершать наказания над виновными? Помни, слово твое есть слово не только герцога, но и мужчины.

– Клянусь! – Открывал он рот или не открывал? Во всяком случае, проклятое “клянусь” прозвучало достаточно ясно. Ну и черт с ним, сны, всего лишь сны… и, кроме того, пора бы уже и проснуться, пора начать искать выход из сложившейся ситуации. Ситуации с неоткрывающейся дверью.

– Помни об этой клятве, – не унималась леди Клоти, – не поступи с ней как с обещанием, кое ты дал леди Эспланиде. Мы этого не потерпим.

“Кто такие вы?!” – нестерпимо захотелось вдруг крикнуть Сереге, но он не смог. Дыхание перекрыло. И в рот, и в нос хлынула самая настоящая речная вода…

– Теперь же подойди к двери и коснись ее, – нежно прокурлыкала Клоти.

Он до предела раскрыл рот, задыхаясь и захлебываясь водой, как вдруг в его легкие хлынул воздух. Самый настоящий воздух, сырой и пахнущий гнильцой.

Мужчина – тот, что рассказывал ему в овраге о Мастере растений (и один из самых пожилых в этой шайке-лейке), стоял рядом, тряся его за плечо. И обеспокоенно выговаривал голосом старой няни, обнаружившей, что непослушное дитятко опять напрудило в штанишки:

– Что же вы, господин… Опять голоса мертвых слушаете?! Не к добру это… Ну же, господин, очнитесь. Что делать-то будем, дверь не поддается никак, зараза. Вон Теллек от страха уже весь истрясся, боится вашему сиятельству на глаза показаться. Вы уж слишком сильно не мучьте его, мой добрый господин, просто повесьте бедолагу – и дело с концом…

Серега отдышался. С изумлением высказался:

– Повесить? Я?! За что?!

– А за обман своего господина, – спокойно ответил ему человек рядом. – Из-за него вы, господин, сидите тут сейчас под сырой землей и войти вовнутрь никак не можете…

Серега хотел было уже возмутиться, выкрикнуть что-нибудь такое-разэтакое, но подумал и просто махнул рукой.

– Повешенье отменяется. Будем искать другой путь вовнутрь. Пошли…

Он запнулся посреди фразы. Хихикнув сам над собой, подошел к двери и пнул ее ногой. Напоследок, на прощание. Не в шутку, а так… чтобы доказать самому себе, что сны явью быть никак не могут. И, собственно…

По проему косяка сухо хрястнуло, и дверь принялась плавно заваливаться вперед, в направлении от Сереги. То есть в пространство, принадлежащее уже не потайному ходу, а трактиру. В лицо пахнуло запахом копченостей и пряностей, из растущего сверху вниз проема на них полился яркий свет. А потом, когда дверь уже довольно сильно отклонилась от своего прежнего, нормального положения, Серега увидел за ней ошарашенное донельзя лицо трактирщика. Видимо, бывшие смерды нашумели-таки, пытаясь открыть этот местный сим-сим. И жлоб-трактирщик прибежал сюда для проверки. А может, просто понадобилось чего…

– Хватай его, ребяты! – заорал Серега, откровенно подражая жизнерадостному реву леди Клотильды. И указующим суворовским жестом выкинул правую руку вперед, тыча прямо в ошалевшую и разом посеревшую рожу трактирщика.

Ребяты не подвели. Мимо Сереги с нестройным “а-а” пронеслась вся орава. Дверь, так и не успевшую до конца упасть, разом снесли и буквально вбили в пол. Самого трактирщика сбили с ног, навалились сверху кучей, с сопением елозя по нему и друг по другу голыми животами. Серега осторожно обошел по краю эту кучу-малу, осмотрел лабаз, в который они попали. По стенам гирляндами висели окорока и колбасы, внизу, под продуктовыми запасами, стояли бочки с неизвестным содержимым. Ничего такого особенного – лабаз как лабаз, таким он, наверно, и должен быть в этом мире. И, что самое главное, никого тут не было – кроме них и трактирщика, само собой разумеется. Единственными звуками, которые раздавались в лабазе, были звуки борьбы у него под ногами. И напряженное сопение борющихся. И пора было прекратить эту борьбу нудистских мальчиков…

– Разо-ойдись! – негромко скомандовал Серега.

Куча, как по мановению волшебной палочки, развалилась на отдельные личности, тут же дисциплинированно выстроившиеся полукругом перед ним. Тот, кто был ближе всех прочих к Сереге, благоговейно протянул ему тряпичный тючок, зажатый у него в руке:

– Оденьтесь, благородный господин. Это его рубашка и штаны.

– Обойдусь, – бросил Серега, едва его ноздри втянули ошеломляющий по крепости запах, идущий от этих тряпок (до этого даже здешним благородным рыцарям было, хм… далековато), – оденемся все вместе. Когда найдем во что. Так… А пока что этого субъекта связать, да вот хотя бы и его собственными штанами. Там, в углу, вроде как веревка из-за бочки выглядывает. Так связать, чтобы и пальцем не смог шевельнуть! Рот заткнуть!

Он и глазом моргнуть не успел, как на земле вместо голого трактирщика валялся туго стянутый ком.

– Ни за что не вырвется, господин! – с подобострастием заверил его кто-то, кажется, тот самый Теллек, которого он не возжелал вешать. – И пальцем не дрыгнет! Только, господин… Может, допросить его сначала? Нет ли в трактире кого-нибудь из постояльцев?

Серега попытался осмыслить ценность этой идеи.

– Нет, лучше не стоит, – с сожалением порешил он. – Если кто и есть, эта скотина нам ни за что не скажет. Понадеется на спасение, гад… Откатите его куда-нибудь за бочку, так, чтобы он не смог выбраться оттуда самостоятельно, и пошли. Потом вернемся, потолкуем с ним.

Даст бог, вернемся, мысленно поправил он сам себя.

Трактир был пуст – пуст от постояльцев и гостей, имеется в виду. На дворе весело топтались куры, у забора в пределах видимости маялись от скуки сидящие на цепи два здоровенных пса. Серега осторожненько спустился с крыльца, выглянул на зады здания – все правильно, и там подходы из леса перекрывал все тот же неизменный здоровенный забор и громадные мосластые псы на цепях. Псы лениво разевали на него внушительные клыкастые пасти и щурили глаза, но не рычали и не гавкали – видимо, все, кто находились внутри оцепления, считались для них своими.

– Чудненько, – резюмировал Серега, вернувшись на крылечко к своим сотоварищам. Те, не решаясь сойти с него, зябко кучковались у перил. – Псы на цепях по всему периметру, забор такой, что любой новорус от зависти сдохнет. Теллек, ты знаешь, где он прячет барахло с мертвецов?

Как выяснилось, вещички трактирщик прятал тут же, в подполе. Вход туда шел с крытого крыльца. Они откинули доски, спустились вниз по коротенькой, жалобно скрипящей под тяжестью тел лесенке. Серега, не успев удержаться, рефлекторно повел наморщенным носом – вещички, наваленные кучами прямо на земле, от сырости здорово запрели. Он порылся, отыскал более-менее крепкие черные штаны, линялую синюю рубаху к ним. Подобрал с некоторым трудом (ножка у него была совсем не Золушкина) сапоги с высокими голенищами на манер кавалерийских. Бывшие смерды нарядились кто во что горазд – тут были и портки с лампасами не хуже генеральских, и расшитые полупиджаки-полукафтаны с торчащими вверх воротниками. Одевшись, все, не сговариваясь, рванули обратно в кладовую, и, как подозревал Серега, отнюдь не по причине вящего беспокойства о судьбе связанного и уложенного там на сохранение трактирщика. А по причине самого банального чувства голода. Надо было как-то организовывать эту толпу…