И пала тьма - Джеймс Клеменс

Вор попался в олений силок. Тилар вытащил кинжал, чтобы перерезать веревку.

Роггер перевел дыхание, его все еще раскачивало из стороны в сторону. Его глаза внезапно широко распахнулись в панике.

— Засада… — выдохнул он.

Тилар замер на месте с кинжалом на изготовку.

Он услышал свист стрелы и, разворачиваясь на звук, увидел, как та ударила в плечо Делии и отбросила девушку в воду. Не успел он броситься на помощь, как что-то с треском стукнуло его по затылку, и тут земля ринулась ему навстречу и ударила в лицо.

Он услышал, как кричит Роггер, и тут его накрыло темнотой.

* * *

Сознание возвращалось медленно. Но он по-прежнему ничего не видел. До Тилара доносились приглушенные звуки: щелчок замка, лязганье цепи, отзвуки разговора, даже мерное капанье воды. Все заглушалось звучащим из черноты голосом:

— Будь настороже… берегись…

Тилар не знал, где он и что происходит. Он плавал в черном океане, между сознанием и беспамятством. Причем он был тут не один.

Он ощущал, как колышется вода, когда что-то проплывает рядом, под ним. Что-то огромное — левиафан морских пучин. Он чувствовал, как вытягивает из него тепло пристальный взгляд.

— Интрига… охота…

Тилар внезапно осознал, что шепот раздается у него в голове. Он не сумел найти слов, чтобы передать удивление и испуг, но его тут же поняли.

Существо в море закружилось быстрее. От него волнами расходилась нетерпеливая настойчивость, как будто время давило на него неумолимой тяжестью. Чего оно хочет от Тилара?

— Ривенскрир…

Тилара бил озноб. Вот до него донесся едва уловимый аромат весенних цветов, высушенных и разложенных на жаровне, — сладкий, но приправленный дымом. Тень Мирин, запах ее погребального костра… Только каким-то образом самой смерти не было. И вновь существо проплыло под ним, и Тилар внезапно понял, кто с ним разговаривает. Он почувствовал шевеление там, где скрытое ребрами и кровью когда-то билось его собственное сердце.

С ним говорил дред хаул.

Проснувшийся внутри его.

Еще одно слово поднялось из темноты:

— Наэфрин…

Тилар вздрогнул. Ему вспомнилось, как Файла уверяла, что именно наэфрин убил Мирин.

Вот присутствие демона стало необъятным, разбухая и заполняя собой всего Тилара. Существо не находило слов, но не сдавалось.

— Не демон…

Оно мучительно пыталось объяснить и вложило все силы в последнюю мысль:

— Наэфрин… Я наэфрин…

* * *

Тьма внезапно рассыпалась на множество осколков. В трещины полился свет факелов и отогнал остатки черного сна. И все же Тилар до сих пор чувствовал скольжение пылающего яростью демона в своей груди.

Значит, не сон…

…Я наэфрин.

Возможно ли такое? Неужели он теперь несет в себе частицу подземного бога, существа в тысячу раз более гнусного, чем любой демон?

Не успел Тилар привести мысли в порядок, потрясение уступило место пониманию, где он находится. Он лежал распятым на дыбе в каменной темнице, в одной набедренной повязке, а стягивающие его веревки воняли дерьмом. Черной желчью, которой мытари крови смазали веревки, чтобы защитить их от воздействия Милости.

Он почуял, что в темнице есть кто-то еще.

— Просыпается, — раздался сбоку масляный, скользкий голос.

Тилар повернул голову, отчего комната закружилась, а желудок всколыхнулся. У открытой двери скорчилась в тенях фигура в черной мантии с капюшоном. Измазанная в мерзкой дряни — черной желчи — рука протянулась к нему. Вонь мытаря заполнила ноздри, у Тилара сдавило горло.

Со словами мытаря в камеру ступил высокий, широкоплечий, но безобразно расплывшийся мужчина. Его раздвоенная борода доставала до выпирающего живота. Черные, как воронов хвост, волосы и такие же сапоги, брюки и камзол, которые оттеняла вытканная из серебряной нити рубашка. Она отражала свет факелов, как кольчуга.

Темные глаза уставились на распростертого Тилара. В них горело пламя Милости — перед Тиларом стоял один из огненных богов Мириллии.

Представлений не требовалось.

— Лорд Бальжер, — пробормотал Тилар.

Бог едва заметно кивнул, что, учитывая ситуацию, казалось странным проявлением вежливости.

— А ты богоубийца, надо полагать.

Его голос походил на треск поленьев в костре.

Тилар почувствовал, как теплеет воздух с каждым шагом огненного бога. Это проступала через поры подогретая стихией огня Милость.

— И глянуть не на что, — заметил Бальжер.

— Я никого не убивал, — выдавил Тилар, борясь с бунтующим желудком.

— Это ты так утверждаешь, но многие с этим не согласны.

Бальжер дотронулся пальцем до связанных рук Тилара. Его обожгло, как раскаленным железом, кожа вздулась пузырем и задымилась.

Тилар закричал.

Бальжер нагнулся и принюхался к горящей плоти.

— И верно, я чую Милость. Вода, если не ошибаюсь. — Он выпрямился и перевел взгляд на мытаря. — Получается, что даже прикосновение одного из них не отбирает у тебя благости. Интересно, почему?

— Он несет в себе полную Милость, милорд. Милость Мирин, — ответил из дверного проема знакомый голос.

У двери темницы стоял Роггер, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Судя по влажной бороде, он только что помылся.

— Милость во всех его гуморах, — продолжал вор. — Он почти бог, только чуть слабее, как тень, но все же с огромными возможностями. Ты видел, как исцелились его раны при одном прикосновении огненной мази.

— Ты привез мне из паломничества богатую добычу, — нахмурился в бороду Бальжер.

Роггер передернул плечами.

— Я знал, что потребуется немалая компенсация, чтобы выкупить свободу.

Тилар онемело смотрел на вора. Неужели его предали? Не может быть. Наверняка Роггер притворяется.

Бальжер сложил на обширном животе руки.

— Ты хорошо постарался. Я бы ни за что не поверил такой диковинке, если бы не убедился в ее существовании своими глазами. Человек-бог. Когда ты сообщил, что вы высадитесь в Миддене, я ожидал какого-нибудь глупого фокуса.

— Никаких фокусов. Я потерял к ним вкус. — Роггер потер клейма, полученные во время прерванного паломничества. — Этот подарок стоил мне немало времени и боли. Раскаленные трубки мика на плавне жгутся, как просоленный кнут. Мне потребовалось все утро, пока остальные спали, чтобы выжечь на себе сообщение.

Вор подтянул рукав накрахмаленной рубахи, дотронулся до грубых, почерневших и покрытых волдырями каракуль на внутренней стороне руки.